"Крестный ход в Курской губернии". История создания картины, продолжение
Это одно из величайших полотен Репина, лучшее после «Бурлаков на Волге».
Интересно привести отзыв реакционной прессы. «Как же можно сказать, - писала суворинская газета «Новое время», - что эта картина есть непристрастное изображение русской жизни, когда она в главных своих фигурах есть только лишь одно обличение, притом несправедливое, сильно преувеличенное... Можно ли допустить, чтобы верховой урядник мог забраться в самую тесноту толпы и не в городе, а среди большой дороги и со всего взмаху бить народ плетью по головам, тем более в то время, когда тут же, вблизи него и духовенство, и представители полицейской власти, и почетные лица города...
Вот, мол, смотрите, какие они папуасы, говорит автор, какое их благочестие: бедный, несчастный народ бьют нагайкой, икону охраняют палкой, и никто из этих папуасов не чувствует, до какой степени он груб и дик, допуская подобное зверское самоуправство. Вот, по-моему, точка зрения художника. Дальше две женщины несут пустой киот от образа, и несут с такой бережливостью и благоговением, точно киот есть такая же святыня, как и образ.
В этом изображении проглядывает та же мысль художника: вот, мол, какое у глупых женщин благоговение к пустому ящику, какое невежественное понятие о святыне в наш просвещенный век...
Засим, не говоря уже о выборе типа, лица и фигуры барыни, несущей самый образ, выборе, сделанном тоже с явным намерением дополнить «идею»: такая, мол, надменная безобразная рожа, видимо, почетная личность в городе, пользуется высокой честью нести в своих руках святыню...
Нет, эта картина не беспристрастное изображение русской жизни, а только изобличение взглядов художника на эту жизнь».
Автор этой статьи, сам того не желая, дал исключительно верную трактовку картины. Перейдя несколько границы нашей темы, скажем, что царское правительство и реакционная пресса в дальнейшие годы принимала все меры к тому, чтобы как-то притушить, приуменьшить влияние этой репинской картины на русское общество.
Через ряд лет, готовя свою персональную выставку, Репин писал Третьякову 24 ноября 1891 года, что «Крестный ход» цензура вычеркнула из каталога, следовательно, не разрешила экспонировать и к тому же запретила помещать репродукцию этой картины в периодической прессе.
«Всегда переусердствуют, - писал Репин. - Знаю я, как им дорого православие».
Интересно высказывание Репина, связанное с ответом на критические замечания Н.И.Мурашко по «Крестному ходу». Репин писал: «Красота - дело вкусов; для меня она вся в правде. Ты угадал - избитая рутина для меня просто пошла, как шарманка, и ей я никоим образом удовлетвориться не могу… я бы себя презирал, если бы стал писать «ковры, ласкающие глаз...» Делать ковры, ласкающие глаз, плести кружева... - словом, всяким образом мешать божий дар с яичницей, приноравливаться к новым веяниям времени.
Нет, я человек 60-х годов, отсталый человек, для меня еще не умерли идеалы Гоголя, Белинского, Тургенева, Толстого... Всеми своими ничтожными силенками я стремлюсь олицетворить мои идеи в правде; окружающая жизнь меня слишком волнует, не дает покоя, сама просится на холст; действительность слишком возмутительна, чтобы со спокойной совестью вышивать узоры, - предоставим это благовоспитанным барышням».
Интересен для характеристики отношения Репина к искусству и большой спор между ним и Третьяковым по поводу того же «Крестного хода». Третьякова не удовлетворил последний вариант картины, о чем он сейчас же и написал Репину. Третьяков говорил в этом письме, что некоторые художники утверждают, будто у Репина в картинах и этюдах все лица некрасивые, ухудшенные против натуры. Считая, что в этих утверждениях есть «доля правды»,
Третьяков рекомендовал Репину восстановить в «Крестном ходе» «благообразную девушку», которая была в одном из вариантов. Третьяков писал: «Было бы очень хорошо на место бабы с футляром поместить прекрасную молодую девушку, которая бы несла этот футляр с верою и даже с восторгом».
В ответном письме Репин писал, что никак не может согласиться с утверждением художников, о которых пишет Третьяков. «Это все устарелые, самоделковые теории и шаблоны. Для меня выше всего правда, посмотрите-ка в толпу, где угодно, - много ли Вы встретите красивых лиц, да еще непременно, для Вашего удовольствия, вылезших на первый план?.. В картине можно оставить только такое лицо, какое ею в общем смысле художественном терпится, это тонкое чувство, никакой теорией его не объяснишь, и умышленное приукрашивание сгубило бы картину...
Картина есть глубоко сложная вещь и очень трудная.
Только напряжением всех внутренних сил в одно чувство можно воспринять картину, и только в такие моменты Вы почувствуете, что выше всего правда жизни, она всегда заключает в себе глубокую идею и дробить ее, да еще умышленно, по каким-то кабинетным теориям плохих художников и ограниченных ученых - просто профанация и святотатство».
Третьяков и Стасову говорил, что не согласен с содержанием картины. Он дважды писал Стасову, что незачем было Репину показывать в картине «рубящего урядника», что картина выиграла бы, если бы «убрался противный урядник».
Но этот «противный» урядник являлся, по репинскому замыслу, одним из самых символичных образов картины, и не случайно реакционные газеты в первую очередь восстали именно против фигуры урядника. Эта фигура - олицетворение всего уклада жизни в царской России, ее полицейского строя. Не считаясь с торжественностью момента, с присутствием священнослужителей, с иконами и хоругвями, урядник со злостью бьет толпу плеткой. Вот она - власть! - как бы говорит художник...
Картина Репина образно рисует общественные взаимоотношения в России в восьмидесятые годы прошлого столетия, когда после крестьянской реформы Россия быстро капитализировалась.
В своей картине Репин противопоставил простой народ и власть предержащую. С одной стороны - народ, забитый, угнетенный, с другой - угнетатели этого народа. Вот они, представители власти: лихой урядник лупит толпу нагайкой; другой урядник только грозит плеткой, но того и гляди пустит ее в ход; множество всяких сотских и десятских и прочих царских слуг: с палками в руках они оттесняют крестьян от иконы, дабы они не мешали привилегированным.
А вот местная аристократия - толстая, чванная помещица, вся в бантах и кружевах; грубый, самодовольный кулак, «ее ассистент», как метко определил Стасов, «местное самое влиятельное лицо - откупщик или подрядчик, теперь золотой мешок»; далее - отставной офицер, в форменном сюртуке, но без эполет, вероятно, тоже помещик. Местные богатеи с важным, серьезным видом несут огромный пустой киот иконы. Щедро политы маслом волосы, расчесанные на прямой пробор, до блеска начищенные сапоги, широкие яркие кушаки.
Вот этим барынькам и кулакам, являющимся оплотом; самодержавия, доверена «высокая честь» нести икону...
И, наконец, попы в золотых ризах и камилавках, довольно весело болтающие между собой, забыв, очевидно, о своей роли святых отцов... Рыжий дьякон, псаломщик...
А над всей этой разношерстной толпой горячие лучи полуденного солнца золотят пыль, клубами вздыбившуюся от топота сотен сапог.
окончание...
|
