Надежда Шер. Рассказ об Илье Репине
"Илья Ефимович Репин родился и провел детство и первые годы юности на Украине, под Харьковом, в пригородной слободе маленького города Чугуева. Когда-то Чугуев был веселым зеленым городком на горе, с узкими переулочками, фруктовыми садами, с палисадниками у белых хаток. По приказу царя Александра I о военных поселениях Чугуев был объявлен поселенским городом - таких военных поселений было много в старой России. В центральной части Чугуева были вырублены фруктовые сады, замощены булыжником мостовые, появились новые улицы, площади и новые одинаковые дома - такие одинаковые, что даже голуби ошибались и залетали в чужие дворы. А вокруг Чугуевского военного поселения остались деревни, крестьянские избы, сарайчики, плетни...
Военные поселенцы обязаны были нести военную службу и заниматься сельским хозяйством - пахать землю, осушать болота, строить дороги. Мальчики со дня рождения приписывались к полку, а потом их отдавали в школы кантонистов. Девушек выдавали замуж только с разрешения начальства. Даже за их нарядами начальство строго следило, и если случалось девушке в праздник надеть нарядный шелковый платок, то какой-нибудь унтер-офицер - надзиратель, - нисколько не смущаясь, стягивал его с головы и тут же разрывал в клочья.
Вся жизнь в военных поселениях подчинялась приказам военного начальства. Звание военного поселянина было «очень презренное, ниже поселян считались разве крепостные», - говорил Репин. В семье Репиных помнили, как чугуевцы в первые годы военных поселений подали жалобу царю Александру I, когда он приезжал в Чугуев.
«Я сегодня прошений не принимаю», - сказал царь.
Тогда чугуевцы легли на дороге. Своротить было, некуда. Из коляски раздался голос: «Пошел!» Несколько человек было раздавлено, остальных забили насмерть.
Чугуевцы даже после побоев и истязаний на вопрос, согласны ли быть военными поселянами, отвечали неизменно: «Не могём!» (Не можем!) Окрестные жители так и называли их «немогёмы». Но как ни возмущались и ни бунтовали чугуевцы, военными поселянами им пришлось быть больше сорока лет, до тех пор пока в 1857 году не были упразднены военные поселения.
Отец Репина, Ефим Васильевич, был военным поселенцем. Уже в первые годы военной службы он не стерпел, в чем-то нагрубил начальству и попал в штрафные. Как штрафной он не имел права на повышение в чинах и служил рядовым солдатом. Он хорошо разбирался и знал толк в лошадях, и офицеры, которым поручалась покупка лошадей для полков, иногда брали его с собою на Донщину, на Кавказ.
«...У нас было и бедно и скучно, и мне часто хотелось есть, - вспоминал Репин. - Очень вкусен был черный хлеб с крупной серой солью, но и его давали понемногу».
У Репиных детей было трое. Старшая дочь Устя, за ней Илья и еще маленький сын. Мать Репина, Татьяну Степановну, как жену военного поселянина, гоняли на казенные работы. В памяти Репина навсегда остался тот жаркий, солнечный день, когда он в первый раз нес ей обед в узелке. Она вместе с другими женщинами месила глину с навозом и соломой для обмазки новых казарм. Мальчику надо было идти мимо страшного рва, где бегали своры бездомных собак. Говорили, что накануне они растерзали теленка.
Илюша шел осторожно, как его учили. Страшно. Только бы еще немного пройти, а там бегом к казармам.
Вот и маменька. На ней большой черный платок, спущенный низко. Лицо красное, руки в глине, в крови.
«- А трудно, маменька? - шепчу я. - Можно мне за вас поработать?
Маменька рассмеялась сквозь слезы и стала меня целовать. Я никогда не любил целоваться.
- Маменька, - отталкиваюсь я, - может быть, поселянам нельзя целоваться? Не надо...
Маменька заплакала, посмотрела на свои руки и пошла к общей бадье вымыть их.
Потом мы сидели; маменька ела обед...
...- Ну, будет тебе, барыня, прохлаждаться, пора и на работу! - крикнул на маменьку Середа. - А ты чего таращишь глаза? - подошел он ко мне. - Будешь сюда ходить, так и тебя заставим помогать глину месить. Вишь барыня, не могла с собою взять обеда - носите за ней!»
Дома мать шила на заказ шубы, чтобы заработать хоть немного денег, заботилась о скудном хозяйстве, а чуть выберется свободное время - читала детям стихи Жуковского, Пушкина, Лермонтова, и Илюша, задолго до того как выучился читать, узнал и полюбил этих поэтов.
Мать очень хотела, чтобы дети ее учились, и даже устроила у себя дома что-то вроде маленькой школы. Кроме своих детей, в этой школе было еще несколько ребятишек. Мать учила грамоте, а дьячок - арифметике.
Очень любил маленький Репин рассказы матери о житиях святых. Как-то, наслушавшись этих рассказов, он решил сделаться святым и бежать в пустыню, но бегство не удалось, и он вернулся. Иногда ходили в свою церковь в Осиновке. Церковь была великолепно расписана. Мать сама любила и понимала живопись, ей нравились эти картины, а Илюша все забывал от восторга.
При всей бедности мать иногда покупала картины. Придет продавец - он и стекольщик, и картинами торгует, - осторожно из пачки вынет картину, покажет и смотрит на всех довольными глазами. Как хочется, чтобы мать купила картину, на которой польские паны привязывают Мазепу к лошади. Но картина дорога и не нравится матери, она покупает другую, а Репин и много лет спустя вспоминал: «А какие краски были на кафтанах у поляков!.. Какой конь! Чудо! Я так досадовал, что не купили...»
Рисовать Репин начал очень рано. «Бывало, все заборы изрисованы мелом Илюнькой. Рисовал также видики. Ходили мы часто по ожину1 в Староверский лес. Он всегда брал с собой бумаги и карандаш и всё зарисовывал красивые места... Наша компания все больше девочки были. Илюнька не любил ребятишек - они были драчливые - и больше водился с нами, девочками», - вспоминала подруга сестры Усти. Она же рассказывала, как Илюнька, когда стал постарше, рисовал с нее портрет. Посадил и не велел двигаться. «Наталка, сиди! Наталка, сиди!» А мне не хотелось сидеть, и я все время смеялась и вертелась. А потом, когда кончил, подарил мне листок... Рисовал он и других девочек и мальчиков».
Отец служил где-то очень далеко. От него изредка приходили вести, а домой он приезжал только один раз и был какой-то жалкий, чужой.
Мать продолжали гонять на казенные работы, дети часто болели. Одну зиму их всех трясла лихорадка. Эта зима особенно запомнилась Репину. Каждое утро, пока не начинала трясти лихорадка, он принимался за работу - делал из тряпок, палок и дощечек большого коня, такого большого, что можно было садиться на него верхом, конечно, осторожно, чтобы не разъезжались ноги. Конь был с настоящим хвостом из волос, с ушами и гривой из обрезков меха. Кто-то посоветовал еще вылепить коня из воска. Илюша выпросил у матери кусочек воска, огарки восковых свечей от образов и стал лепить голову, уши, ноздри... Работал тоненькой палочкой долго, с увлечением и вылепил двух маленьких великолепных коней. Потом решил вырезать коней из бумаги и так наловчился, что, начав с копыта задней ноги, вырезал всю лошадь.
Илюша вырезал только лошадей, а сестре Усте особенно удавались люди - мальчишки, девчонки, бабы в шубах. Все вырезанное они приклеивали на стекла окон - получалась выставка, и прохожие, дети и взрослые, толпились у окон, любовались этой выставкой, смеялись.
продолжение...
|
