Надежда Шер. Рассказ об Илье Репине
Репину посчастливилось. Вскоре после приезда он стал свидетелем крестного хода. Вместе с толпой шел в пустынь, смотрел, размышлял, делал в своем альбоме пометки, зарисовки. Вернувшись в Москву, он повернул к стене начатую картину «Крестный ход в дубовом лесу» и принялся за новую картину - «Крестный ход в Курской губернии». Он торопился ее писать - хотелось поставить на десятую передвижную выставку. А главное, хотелось кончить ее до переезда в Петербург, куда он мечтал перебраться с семьей на постоянное жительство. Работать над такой огромной картиной в мастерской было трудно. Третьяков предложил перевезти ее в пустые, недавно отстроенные залы галереи.
И вот мы входим в зал, и навстречу нам по большой дороге в знойный летний день, мимо холмов, покрытых пнями, движется неисчислимая толпа. Она гудит, колышется, ползет... Мужики, в праздничных одеждах, с лицами серьезными и степенными, несут огромный, позолоченный, весь украшенный цветными лентами фонарь, в котором мерцает пламя свечей. За ними хор певчих. Рыжий дьякон с кадилом. Две женщины со смиренным благоговением склонились над пустым киотом из-под «чудотворной иконы», а самая икона в руках у низкой толстой барыни - местной помещицы в роскошно-безвкусном платье, с выражением тупого высокомерия в лице. Возле нее вся «знать»: военный в мундире, купен с золотой цепью на животе, попы в ризах... Это «чистая» публика. С двух сторон она оцеплена конными полицейскими, сотскими3 с бляхами на груди. Перегнувшись с седла, замахнулся на толпу жандарм, вдали еще двое повернули лошадей прямо в толпу, а впереди, налево от зрителей, подбоченясь, едет пристав. Понятые, взявшись за руки, образуют цепь, чтобы не допустить до «сильных мира сего» простой народ, который со слепой верой ждет милости и чуда от «явленной иконы». Вперед прорвался нищий горбун на костыле, лицо у него вдохновенно-сосредоточенное, а понятой преграждает ему путь дубинкой. Это тот горбун, который часто ходил по Абрамцеву и его окрестностям и которого много раз писал и рисовал Репин для своей картины. Да и не его одного - множество действующих лиц в картине написано с натуры и так изумительно, что кажется, знаешь каждого участника шествия.
Ничего в картине не выдумано, все жизненно-правдиво и все подчинено основной мысли, которую так точно определил сам Репин: «...Главный сюжет в центре картины - это барыня, несущая икону под конвоем сотских».
Картину эту Репин кончал уже в Петербурге и поставил ее на одиннадцатую передвижную выставку. Реакционеры подняли вокруг нее злобную шумиху. Они ругали ее в печати за «несправедливое обличение», за то, что она «напоена социальным ядом». Но не эти люди выражали общественное мнение; передовая молодежь, студенты, курсистки поняли ее и приняли с восторгом. А художник только посмеивался: «Ведь мне не привыкать стать: никого еще, кажется, так не распекали, как меня».
13
В сентябре 1882 года Репин с семьей перебрался на житье в Петербург. В Москве он прожил пять лет. За эти годы написано около шестидесяти портретов, и среди них такие превосходные, как портреты композитора М.П.Мусоргского, писателя А.Ф.Писемского, хирурга Н.И.Пирогова, композитора и пианиста А.Г.Рубинштейна, артистки П.А.Стрепетовой, портреты друзей-художников - Поленова, Чистякова, и многие другие.
В Москве созданы картины «Царевна Софья», «Проводы новобранца», «Вечорниш» - девушка с парубком пляшут трепака. Почти закончен «Крестный ход в Курской губернии». Задуманы и начаты «Арест пропагандиста», «Отказ от исповеди», «Не ждали», «Иван Грозный и сын его Иван», «Запорожцы» и еще несколько других картин. А сколько сделано этюдов! Какое множество первоклассных рисунков! «Голова горит от чудесных мыслей, художественных идей», - писал о тех годах Репин.
В Москве остались друзья - Суриков, Поленов, Васнецов. Остался и Лев Николаевич Толстой - больше, чем друг. Он сам однажды пришел к Репину, и этот вечер первой встречи с «великим Львом», как называл его Стасов, навсегда остался самым дорогим воспоминанием Репина.
Из Москвы Репин уезжал без сожаления и так же, как несколько лет назад расточал хвалы Москве, теперь восторгался Петербургом. Поселились Репины у Калинкина моста. Вокруг просторно, строго, величаво. Репин ходил по Петербургу, забирался далеко. «Вспоминаю многое; на некоторых местах не был 15 лет и теперь точно на родине...»
Оглядевшись и устроившись, Репин с головой ушел в работу: «Я так теперь работаю, так устаю, что даже нервы ходят ходуном. Еще в Москве начал он картину «Арест пропагандиста». Работал над ней мучительно, долго и с горечью сознался себе в том, что картина не получилась. В Петербурге он снова за нее принялся. Изменил композицию, сделал много новых этюдов, постепенно убрал все лишнее, что мешало выявить главную мысль. Вместо двадцати человек, которые были в первом варианте картины, он оставил только четырнадцать. Арестованного пропагандиста окружают теперь не крестьяне, среди которых были и сочувствующие, а стоит он лицом к лицу со своими врагами в избе, у столба. Руки его крепко связаны, а его самого держит понятой. Рядом - сотский. Левее на скамье сидит, по словам Репина, «местный кабатчик или фабричный и смотрит в упор на арестанта. Не доносчик ли?» Может быть доносчиком и тот человек, который стоит у окна и, заложив руки за спину, смотрит на пропагандиста, - это, вероятно, хозяин избы. Направо у дверей сидит пристав, читает бумаги, только что вынутые из чемодана. Угодливо склонился над приставом сыщик, за ним другой - с торжеством протягивает руку со связкой книг. В дверях девушка; она одна сочувствует пропагандисту и с тревогой смотрит на сыщика...
А пропагандист?.. Ему не вырваться из рук царских прихлебателей. Он готов был к тому, что рано или поздно настанет день, и будет он арестован, брошен в тюрьму. И все-таки как трудно с этим примириться! Он знает, что не одинок, что на его место придут другие. Сколько силы, решимости в его лице, с какой ненавистью смотрит он на врагов!
От первого эскиза, сделанного к этой картине в 1879 году, пройдет одиннадцать лет, прежде чем Репин окончит ее и покажет зрителям.
А на мольберте стоит еще картина, посвященная русским революционерам. Она тоже начата в Москве почти одновременно с «Арестом пропагандиста»... Как-то Репин в один из своих приездов в Петербург
был в гостях у Стасова. Как всегда, Владимир Васильевич был рад ему. Настроение у него было тяжелое: два его брата были арестованы за хранение запрещенной литературы. И все-таки он сберег для Репина нелегальный номер газеты «Народная воля», где был напечатан отрывок из стихотворения поэта Минского «Последняя исповедь».
Я не совсем бессилен – умереть
Осталось мне, и грозное оружье
Я на врагов скую из этой смерти...
Как надо жить, людей не научил я,
Но покажу, как надо умирать...
Впечатление от стихов было потрясающим. «Я помню, как мы с Вами вместе, лет десяток тому назад, читали «Исповедь» и как мы метались, словно ужаленные и чуть не смертельно пораненные», - писал много лет спустя Стасов. И возможно тогда же, когда слушал Репин эти стихи, он мысленно представлял себе будущую картину и под свежим впечатлением сделал первый набросок.
продолжение...
|
