Надежда Шер. Рассказ об Илье Репине
Но чем дальше, тем яснее понимал Репин, что картина трудная, нужен советчик, человек, хорошо знающий запорожское казачество. Всегда безотказно помогал Стасов, но он не был знатоком Украины да и не очень одобрял эту его затею.
Переехав в Петербург, Репин в 1887 году познакомился с профессором Д.И.Яворницким, специалистом по истории Запорожья. Яворницкому понравилась и мысль картины, и то, что ее пишет такой большой художник, как Репин. Охотно стал он ему помогать, доставал книги, документы, рассказывал о запорожцах, предоставил в его пользование/ свою коллекцию украинских древностей: оружие, жупаны, сафьяновые сапоги, пояса и платки, домашнюю утварь, разные трубки - люльки-носогрейки, люльки с чубуком в три аршина...
Два раза еще ездил Репин – сначала на Кубань, потом на юг России - за материалами для картины. Десятки альбомов были заполнены рисунками, сотни этюдов сделаны с людей, наиболее подходящих для задуманных фигур в картине. Поездки, общение с потомками запорожских казаков, с которых были писаны этюды, самые вещи, когда-то принадлежавшие казакам, обогащали Репина, помогали ему вживаться в далекий семнадцатый век. Возможно, что ни один этюд не вошел целиком в картину, но на основе множества этюдов художник создавал обобщенный образ того или другого человека. «Задумав картину, я всегда искал в жизни таких людей, у которых в фигуре, в чертах лица выразилось бы то, что мне нужно для моей картины», - говорил Репин. Но обычно в картину люди эти попадали преображенными.
В мире веселых и буйных запорожцев прожил Репин целых двенадцать лет. Правда, очень часто приходилось ему расставаться с ними - на очереди были и другие картины и портреты, но неизменно, с чувством глубокой радости, возвращался он к ним. «Какой это труд!.. Работаю до упаду… Очень устаю», - писал он в те месяцы, когда кончал картину.
И вот наконец картина окончена.
...Догорает день, вьется дымок костров, далеко-далеко раскинулась широкая степь. А вокруг стола собралась запорожская казачья вольница писать ответ турецкому султану. Пишет писарь, человек умный и на Сечи уважаемый, а сочиняют все - каждому хочется сказать свое слово. Над писарем склонился атаман всего запорожского войска - Иван Серко. Он заклятый враг турецкого султана, не раз доходил до самого Царь-града и «такого пускал туда дыму, что султану чихалось, точно он понюхал табаку с тертым стеклом». Это он, вероятно, под общий хохот сказал крепкое словечко, подбоченился, закурил трубку, а в глазах смех и задор человека, готового к действию. Рядом, схватившись за живот руками, хохочет могучий седоусый запорожец в красном жупане - совсем Тарас Бульба. Изнывая от смеха, привалился к столу дед с чубом на лбу. Напротив на опрокинутой бочке широкоплечий казак - виден только затылок, а кажется, слышен его громовый хохот. Полуголый казак смакует крепкое атаманово словцо, а другой, черноусый, в шапке с красным верхом, от восторга грохнул его кулаком по спине. Улыбается стройный красивый юноша в богатой одежде - не Андрий ли это, Тарасов сын?.. А вот «дидок» широко открыл рот, сморщился от смеха; молодой бурсак протиснулся сквозь толпу, ухмыляется, заглядывает в письмо; за ним богатырь в черной бурке с повязкой на голове...
И вся эта толпа, все это сборище запорожских «лыцарей», живет, шумит, хохочет, но по первому зову своего атамана готова бросить все, идти на врага и душу свою положить за Сечь, потому что для каждого из них нет ничего дороже отчизны и ничего святее товарищества.
По краям картины две фигуры как бы замыкают композицию. Не сразу пришел к такому решению Репин, все никак не мог собрать картину, все она у него распадалась. И когда его упрекали в том, что он испортил картину, поставив спиной к зрителям безликую фигуру, он возмущался, возражал: «Чего только тут не было! Была и лошадиная морда; была и спина в рубахе; был смеющийся - великолепная фигура,- все не удовлетворяло, пока я не остановился на этой дюжей простой спине - мне она понравилась, и с ней я уже быстро привел всю картину в полную гармонию... И теперь хотя бы сто тысяч корреспондентов «Times» разносили меня в пух и прах, я остался бы при своей; я глубоко убежден, что теперь в этой картине не надо прибавлять, ни убавлять ни одного штриха».
15
Весной 1891 года, как обычно, открылась девятнадцатая передвижная выставка. На выставке не было ни одной работы Репина – он ушел из товарищества, с которым был связан многие годы. Ему не нравилось, что передвижники замыкаются в себе, что почти не принимают новых членов, особенно молодых. «С тех пор как товарищество все более и более увлекается в бюрократизм, мне становится невыносима эта атмосфера. О товарищеских отношениях и помину нет: становится какой-то департамент чиновников», - писал он художнику К.А.Савицкому.
Стасов считал уход Репина ошибкой, большой потерей для товарищества. «...Это убыль несравненная, невознаградимая, безмерная...» - писал он в статье, посвященной выставке.
Репин никаким уговорам не поддавался и усиленно готовился к персональной выставке, которая открылась поздней осенью 1891 года в залах Академии художеств... Выставка была юбилейная - двадцать лет работы, двадцать самых блестящих лет жизни Репина. На выставке было около трехсот работ. Картины «Запорожцы, сочиняющие письмо турецкому султану», «Крестный ход в дубовом лесу», «Арест пропагандиста», «Сходка»... Портреты художницы Званцевой, скульптора Антокольского, ученого Сеченова, историка Костомарова... всего тридцать четыре портрета. Много эскизов, этюдов, набросков кистью, карандашом - вся лаборатория художника, весь его огромный труд от первой мысли о картине и до последнего удара кисти.
И в Петербурге и в Москве, куда выставка переехала, ее принимали горячо; много писали о ней, и почти все отмечали, что первое место на выставке принадлежит картине «Запорожцы».
Не обошлось, конечно, и без злопыхательства со стороны тех «художественных мудрецов» и «знатоков», которых так ненавидел Стасов. Сам он вначале не одобрял затеи Репина с запорожцами, а теперь обрушивался на всех, кто осмеливался высказываться против картины.
Репина радовало, что на выставке среди зрителей было много студентов, курсисток, мастеровых. Он прислушивался к разговорам, легко вступал в споры и, когда кто-нибудь рассыпался в чрезмерных восторгах по поводу его таланта, отвечал с добродушной, чуть лукавой улыбкой: «Я не талантлив, я трудолюбив».
Прошла выставочная горячка, спало творческое напряжение последних лет. Репин чувствовал себя бесконечно усталым, опустошенным, говорил, что нет у него никаких интересных «затей». На деньги, полученные за картину «Запорожцы», он неожиданно для всех купил имение- ему верилось, что близость к земле освежит его, восстановит силы. Он перевез в имение старого отца, старших девочек и с ранней весны 1892 года до поздней осени жил в деревне, с увлечением занимался хозяйством. В последующие годы он не раз наезжал в Здравнево - так называлось его имение, - но и там работа у него не ладилась. Он писал портреты дочерей - Надю в охотничьем костюме, прелестный портрет Веры с большим букетом цветов на фоне осеннего пейзажа, крестьянского парня-белоруса... и не написал ни одной картины, которая бы удовлетворила его. Он, казалось, перестал широко видеть жизнь; не было у него и прежних смелых мыслей, дерзких замыслов, без которых не писались его картины. Все больше занимали его теперь вопросы профессионального мастерства.
продолжение...
|
