История создания картины "Иван Грозный и сын его Иван". Продолжение
Но репинское полотно не только поражало глубиной психологических характеристик. Художник обличает в нем деспотизм и тиранию царей. В этом было общественное звучание картины. И недаром всесильный обер-прокурор синода Победоносцев писал царю Александру III: «Стали присылать мне с разных сторон письма, с указанием на то, что на Передвижной выставке выставлена картина, оскорбляющая у многих нравственное чувство:
Иван Грозный с убиенным сыном. Сегодня я увидел эту картину и не мог смотреть на нее без отвращения. Удивительное ныне художество: без малейших идеалов, только с чувством голого реализма и с тенденцией критики и обличения. Прежние картины того же художника Репина отличались этой наклонностью и были противны. Трудно понять, какой мыслью задается художник, рассказывая во всей реальности именно такие моменты. И к чему тут Иван Грозный? Кроме тенденции известного рода, не приберешь другого мотива».
Действия правительства последовали тотчас же после этого письма. Третьяков, купивший картину, получил от московского обер-полицмейстера секретное предписание, в котором говорилось: «Государь император высочайше повелеть соизволил картину Репина «Иван Грозный и сын его Иван» не допускать для выставок и вообще не дозволять распространения ее в публике какими-либо другими способами». Далее обер-полицмейстер «считает долгом» сообщить Третьякову: «...принимая во внимание, что вышеупомянутая картина приобретена Вами для картинной галереи
Вашей, открытой посещению и осмотру публики, имею честь покорнейше просить Вас не выставлять картины в помещениях, доступных публике».
Репин, которому Третьяков сейчас же сообщил о запрещении его картины, писал В.В.Стасову, что его «прихлопнули в Москве, в понедельник, 1 апреля», и спрашивал П.М.Третьякова, как он устроил теперь картину «Иван Грозный»: будет ли хранить ее в секрете или в общей галерее? И далее со всей резкостью, свойственной ему в таких случаях, пишет: «Как это все глупо вышло! Я хотел было идти теперь к в. кн. (великому князю
Владимиру, президенту Академии художеств) но раздумал; другое дело, если бы с ними можно было поговорить откровенно, по душе, по-человечески, совершенно серьезно.
Но что вы станете объяснять гвардейскому офицеру, никогда не мыслившему и имеющему свое особое миросозерцание, в котором нашей логике нет места!.. Бесполезно! Одна пустая трата драгоценного времени и еще порча крови».
Третьяков сообщил Репину, что картина «Иван Грозный», до его переезда на дачу, будет спрятана, затем поставлена на мольберте в одной из жилых комнат Третьякова, а потом, когда будет сделана пристройка в галерее, то картина будет выставлена в особой комнате, запертой для публики.
Но этим дело с картиной «Иван Грозный» еще не кончилось. Запрещение цензуры распространилось и дальше. Журнал «Нива» (как известно, самое распространенное издание в дореволюционной России) просил цензурный комитет разрешить печатание на страницах «Нивы» репродукции с картины «Иван Грозный». Ответ был такой: «Независимо удручающего впечатления, производимого на зрителя, по мнению цензоров, представляется неудобством напечатание в недорогом, имеющем 170 000 подписчиков,
журнале такого снимка в том отношении, что этим как бы увековечивается все зверство, на которое способен был русский царь, хотя бы и отдаленного времени.
Что же поучительного такая картина может дать юному читателю? Едва ли задача таких журналов, как «Нива», популяризировать идею о царском самосуде и зверской несдержанности. Ввиду изложенного цензор не считает возможным дозволение снимка на страницах «Нивы».
Только через три месяца, по ходатайству художника Боголюбова перед царем (Боголюбов был когда-то воспитателем царя), картину было разрешено выставить в Третьяковской галерее.
Все приходившие тогда и приходящие сейчас в Третьяковскую галерею в репинских залах в первую очередь останавливаются у «Ивана Грозного» и часами не отходят от картины.
Страшная картина! Сам Репин говорил: «Я работал завороженный. Мне минутами становилось страшно. Я отворачивался от этой картины, прятал ее. На моих друзей она производила то же впечатление. Но что-то звало меня к этой картине, и я опять работал над ней» - Репин жаловался Третьякову, сколько горя пережил он с «Иваном Грозным», сколько сил потратил на это полотно!
О том, как относился к «Ивану Грозному» простой московский народ, говорил современник Репина и один из старейших советских художников В.К.Бялыницкий-Бируля. Рассказывая, что на выставку передвижников, открытую в здании Училища живописи, ваяния и зодчества, где должна была быть выставлена картина «Иван Грозный», публика не могла свободно войти с парадного хода, а должна была встать в очередь, вытянувшуюся по всей Мясницкой улице, Бялыницкий-Бируля приводит такой эпизод.
Он был одним из устроителей Передвижной выставки и присутствовал там во время ее устройства. Накануне открытия, когда еще не завершен был целый ряд работ, когда оставались считанные часы и все работали с большим напряжением, вдруг замолкли молотки столяров и обойщиков. В чем дело? Ведь дорога каждая минута! Бялыницкий-Бируля бросился к рабочим и увидел такое зрелище: рабочие вынули из ящика картину
Репина «Иван Грозный», поставили ее к стеллажам, и все, с молотками в руках, застыли в каком-то оцепенении, смотря на картину, в глубоком молчании переживая огромное волнение.
В январе 1913 года в Третьяковской галерее произошло драматическое происшествие, вызвавшее срочный приезд Репина в Москву.
16 января молодой человек, по профессии иконописец, из старообрядцев, Абрам Балашов, изрезал ножом картину «Иван Грозный». Из трех ударов один пришелся на лицо Грозного - от середины виска, пересекая ухо, до плеча, - второй разрез прошел по контуру «оса царевича, задев щеку Грозного и уничтожив весь очерк носа царевича, третий повредил пальцы правой руки царевича, разрезал щеку у него и задел правый рукав Грозного.
Хотя многие утверждают, что на полотно было нанесено семь ударов: первый, второй, третий, четвертый, самый опасный пятый, шестой и завершающий удар.
Сейчас же картина, написанная на холсте, была наклеена на другой холст, из Эрмитажа были приглашены для реставрации ее Д.Ф.Богословский и И.И.Васильев. Когда вся техническая часть ее под общим руководством Богословского была закончена, из Куоккалы был вызван Репин.
Корней Иванович Чуковский, живший в то время в Куоккале и почти ежедневно бывавший у Репина в Пенатах, поведал о том, как Репин встретил это известие.
«Репин сидел в столовой, и так странно было видеть его в эти часы не в мастерской, не с кистями в руках. Я вбежал к нему, запыхавшись, и начал бормотать какие-то слова утешения, но уже через секунду умолк, увидав, что он совершенно спокоен. Он сидел и ел свой любимый картофель, подливая в тарелку прованское масло, и только брезгливо поморщился, когда Наталья Борисовна (Нордман-Северова, жена Репина) опять повторила свое: «будто по телу ножом».
Он был уверен тогда, что картина, одна из его лучших картин, истреблена безнадежно; он еще не знал, что есть возможность реставрировать ее, и все же ни словом, ни жестом не выдал своего великого горя. Чувствовалось, что к этому спокойствию он принуждает себя: он был гораздо бледнее обычного, и его прекрасные, маленькие, стариковские, необыкновенно изящные руки дрожали мельчайшей дрожью, но его душевная дисциплина была такова, что он даже говорить не захотел о происшедшем несчастье».
окончание...
|
