Русский художник Илья Репин. Продолжение, страница третья
Репин знал эту драматическую поэму. Именно ее он имел в виду, когда писал В. Стасову: «…я бы дорого дал... за те полные жизненного сока и крови страницы, которые мы вместе с вами прочитывали там...». Спустя много лет Стасов вспоминал: «Я помню, как мы с Вами вместе, лет десяток тому назад, читали „Исповедь" и как мы метались, словно ужаленные и чуть не смертельно пораненные...
Ну, вот у такого чувства и бывают такие художественные всходы потом. Все остальное без такого «ужаления» ложь, вздор и притворство в искусстве».
Репин не забыл того впечатления, которое произвела на него «Последняя исповедь». «Отказ от исповеди» он подарил поэту Н. Минскому, написавшему поэму. Но картина Репина — не живописная иллюстрация к поэме. Сейчас «Последняя исповедь» известна лишь немногим, полузабыт и Минский, а картина Репина осталась жить как одно из самых волнующих произведений художника.
На протяжении всей своей истории русское реалистическое искусство искало возвышенный и прекрасный образ положительного героя. Репин нашел его в лице узника, наделив свое создание замечательной достоверностью и жизненной конкретностью, психологической глубиной характера и переживания, приметами очень индивидуальными и в то же время типичными для революционной молодежи той поры.
Поэма Минского была не причиной, но лишь поводом к созданию «Отказа от исповеди». В конечном итоге Репин должен был написать ее, как написал «Арест пропагандиста», «Не ждали», «Сходку» и другие свои картины, посвященные революционно-освободительному движению 1870—1880-х годов. Художник не был революционером в жизни, с народниками его объединяла ненависть к деспотизму, самодержавию, официально-казенной церкви, однако программу и методы их борьбы он не разделял.
Он не принадлежал к какой-либо одной партии, его значение как крупнейшего русского художника было иным. Борьба революционеров с царизмом явилась выражением лучших качеств русского народа и его национального характера — свободолюбия, патриотизма, мужества, готовности к смерти и мукам во имя правды, добра и справедливости,— и потому Репин не мог пройти мимо нее, потому он написал свои картины, ставшие его творческим и гражданским подвигом.
Если представить картины «Арест пропагандиста», «Отказ от исповеди» и «Не ждали» в виде своеобразного триптиха, то перед нами пройдет целая жизнь русского революционера 1870—1880-х годов, жизнь, исполненная самоотверженного героизма и трагического одиночества. Трудно отдать какой-либо из них предпочтение перед другой, но, вероятно, «Не ждали»— шедевр не только в этом ряду, но и всей русской живописи тех лет.
Изображая момент неожиданного возвращения домой ссыльного революционера, художник открывает нам на редкость богатую психологическую гамму тончайших душевных движений и нюансов. Деликатно, с громадным чувством такта, не навязывая зрителю окончательное суждение, Репин приоткрывает нам «диалектику души» и в то же время поднимает драматический эпизод семейной хроники на уровень большого исторического обобщения.
Всей логикой характеров персонажей, обстановки и атмосферы их жизни и быта, их реакции на возвращение отца, мужа, сына художник подводит нас к осознанию и признанию высоких идеалов героя картины, избранного им пути борьбы и страданий, который в свое время увел его от матери, жены, детей. Вербным этим идеалам Репин оставался до конца своих дней.
«Портрет Мусоргского» - лучший портрет в творчестве Репина
«Какое счастье, что есть теперь этот портрет на свете. Ведь Мусоргский — один из самых крупных русских музыкантов. Создания его займут великую страницу в истории русской музыки. Конечно, с Мусоргского снято было в прежние годы несколько хороших фотографических портретов, но что такое фотография в сравнении с таким созданием, как портрет, деланный рукой высокого художника. А Репин мало того, что большой живописец, он еще много лет был связан с Мусоргским дружбой и от всей пламенной души любил и понимал музыкальные творения Мусоргского.
И. Е. Репину привелось увидеть Мусоргского в последний раз в начале поста. Он сам приехал сюда из Москвы для передвижной выставки, Мусоргского он застал уже в Николаевском военном госпитале. По всем признакам, Репину в нынешний приезд надо было торопиться с портретом любимого человека; ясно было, что они уже более никогда не увидятся.
И вот счастье поблагоприятствовало портрету: в начале поста для Мусоргского наступил такой период болезни, когда он посвежел, приободрился, повеселел, веровал в скорое исцеление и мечтал о новых музыкальных произведениях.
В такую-то пору увиделся с Мусоргским и Репин. Вдобавок ко всему погода стояла чудесная, и большая, с высокими окнами комната, где помещался Мусоргский, была вся залита солнечным светом.
Репину далось писать свой портрет всего четыре дня: 2-го, 3-го, 4-го и 5-го марта; после того уже начался последний, смертельный период болезни. Писался этот портрет со всякими неудобствами: у живописца не было даже мольберта, и он должен был кое-как примоститься у столика, перед которым сидел в больничном кресле Мусоргский. Он его представил в халате с малиновыми бархатными отворотами и обшлагами, с наклоненною немного головою, что-то глубоко обдумывающим.
Сходство черт лица и выражение поразительны. Из всех знавших Мусоргского не было никого, кто не остался бы в восторге от этого портрета — так он жизнен, так он похож, так он верно и просто передает всю натуру, весь характер, весь внешний облик Мусоргского.
Когда я привез этот портрет на передвижную выставку, я был свидетелем восхищения, радости многих лучших наших художников, товарищей и друзей, но вместе и почитателей Репина. Я счастлив, что видел эту сцену. Один из самых крупных между всеми ими, а как портретист бесспорный наикрупнейший И. Н. Крамской, увидев этот портрет, просто ахнул от удивления. После первых секунд общего обзора он взял стул, уселся перед портретом, прямо в упор к лицу, и долго-долго не отходил.
„Что этот Репин нынче делает, — сказал он, — просто непостижимо. Вон посмотрите на портрет Писемского — что-то такое и Рембрандт, и Веласкес вместе. Но этот, этот портрет будет, пожалуй, еще изумительнее. Тут у него какие-то неслыханные приемы, отроду никем не пробованные — сам он «я» и никто больше.
Этот портрет писан бог знает как быстро, огненно — всякий это видит. Но как нарисовано все, какою рукою мастера, как вылеплено, как написано! Посмотрите эти глаза: они глядят, как живые, они задумались, в них нарисовалась вся внутренняя, душевная работа той минуты, а много ли на свете портретов с подобным выражением?
А тело, а щеки, лоб, нос, рот — живое, совсем живое лицо, да еще все в свету, от первой и до последней черточки, все в солнце, без одной тени — какое создание!"
Семь этапов: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7.
Портрет Мусоргского уже отныне может вполне считаться народным достоянием: еще не видев его и только вследствие известия, что Репин пишет портрет Мусоргского, его купил заглаза П. М. Третьяков, а ведь всю свою чудную коллекцию русских картин, где столько великолепных портретов крупнейших русских художников и писателей, написанных Перовым, Крамским и Репиным, он уже и теперь завещал московскому публичному музею, т. е. русскому народу». В. Стасов
продолжение...
|
