Галина Прибульская. "Репин в Петербурге"
Прошло больше недели после казни. И вновь Репин и Мурашко проделывают тот же путь к Смоленскому полю, теперь уже пустынному, а затем, не сговариваясь, направляются дальше мимо Гавани на Голодаево поле. Где-то здесь должна быть могила Каракозова. Увидев недавно потревоженную свежую землю, они решили, что именно здесь и похоронен Каракозов. Несколько минут друзья стояли над его могилой. Репин впоследствии вспоминал: «Вдруг видим: к нам бежит впопыхах толстая, красная рожа с короткими усами вперед...
- Стойте! - закричала она. - Вы что за люди? Зачем вы сюда пришли?
- А что? Мы просто гуляем, - отвечали мы.
- Вот нашли гулянье. Вы знаете, что это за место? Вы на чьей могиле стояли? Ну-ка?
- Ни, не знаем, а чья се могила? - сказал невозмутимо Мурашко.
- А, не знаете! Вот я вам покажу, чья могила. Идите со мною в участок: там вам скажут, чья это могила».
В сопровождении полицейского они были доставлены в Василеостровский участок, где вновь подверглись допросу. И только, когда было выяснено, что они действительно ученики Академии художеств, они были отпущены.
Отважный поступок и гибель Каракозова бесспорно дали толчок развитию гражданского сознания молодого Репина.
Несмотря на то что искусство, казалось бы, поглощало друзей Репина целиком, гражданская казнь и ссылка Чернышевского и теперь казнь Каракозова - все это обсуждается в кружке среди товарищей Репина. Адриан Прахов читает реферат о недопустимости смертной казни. Юноша Репин начинает задумываться еще глубже и чаще над проблемами, далекими от искусства. И в этом не последнюю роль сыграл Николай Мурашко.
Сам Мурашко вскоре должен был покинуть Академию. В прошении о пособии в 1866 году он пишет, что не имеет средств даже заплатить за учение. В 1868 году, получив звание учителя рисования, он уехал на родину, на Украину. Вскоре с помощью мецената-сахарозаводчика И.Н.Терещенко ему удалось создать художественную школу в Киеве. Революционные настроения лет, прожитых им в Петербурге, со временем были им забыты.
Среди друзей Репина был и Семен Маринич, не блиставший художественным талантом, но любимый всеми за свой прекрасный голос. Его называли «сладкопевцем». Обычно рисовальные вечера заканчивались пением.
«Это был человек маленького роста, - вспоминает Антокольский, - тихий, немного грустный, точно чем-то обиженный. Пел он голосом небольшим, но до того сердечным и унылым, что мы никогда не могли его достаточно хорошо наслушаться. Он, бывало, усядется где-нибудь, заложив ногу за ногу, обнимет колено руками, поднимет голову, устремит взор куда-то в неопределенную даль и сам, раскачиваясь, начнет: «Гомон-гомонок над дубравой». Ай да Маринич, говорили мы ему в похвалу; больше ничем не умели мы отблагодарить его».
Общим уважением пользовался П.Н.Кривкович, автопортрет которого Репин хранил у себя в «Пенатах» до конца своих дней. Он был намного старше своих друзей. В год, когда Репин родился, Кривкович уже окончил уездное черниговское училище. Долго служил он учителем рисования в уездных училищах и наконец в 1866 году приехал в Петербург и поступил вольноприходящим учеником в Академию художеств. Через девять лет он получил от Академии звание учителя рисования с правом преподавания в гимназиях. Кроме того, он изобрел прибор для наилучшего объяснения законов перспективы. Увлекался он в те времена и модной тогда гомеопатией. Над ним немного посмеивались, но все его любили за деликатность и беспредельную доброту.
Из живописцев вечера посещали еще Михаил Кудрявцев, зарабатывавший на жизнь ретушированием фотографий, пока не ослабло зрение; Иван Панов, сын портного из города Устюжска, впоследствии художник-Иллюстратор; Евгений Макаров, уроженец Миргорода, по окончании Академии преподававший рисунок и живопись по керамике в школе Общества поощрения художеств; Трегубое, впоследствии учитель рисования в городе Ананьеве. Бывали на вечерах и ученики архитектурного класса - Александр Шевцов, будущие академики И.С.Богомолов и П.И.Шестов, а также рано умерший Б.А.Англичанианц, ярый почитатель Д.И.Писарева. Во время споров он обычно становился на сторону студентов, считавших искусство никому не нужной забавой. Н.И.Мурашко в своем дневнике рассказывает об одном из таких споров:
« - Каким образом вы с такими идеями занимаетесь искусством? - спрашивают у Англичанианца молодые художники.
- Я архитектор, строитель домов, мостов, ничего больше.
- Неужели вы, строя мост, не сделаете ни малейшей детали для его украшения?
- Простота и прочность - вот все, что в моем труде будет заключаться, - отвечал он невозмутимо».
Наиболее близким Репину человеком в этом тесном кружке был ученик скульптурного класса Марк Антокольский. В их судьбах было много общего.
Антокольский приехал в Петербург из провинциального тогда города Вильно, где вырос в бедной еврейской семье, с одним страстным желанием - учиться скульптуре. Предоставленный самому себе так же, как и Репин, ради заработка он точил биллиардные шары из кости, лепил амуров из глины. Десять рублей стипендии позволяли ему только не умереть с голоду. Как и Репин, он ощутил высшее счастье, оказавшись в скульптурном классе Академии, куда поступил вольноприходящим учеником за год до Репина. На большее он рассчитывать не мог из-за слабой подготовки по общеобразовательным предметам и плохого знания русского языка.
«Нравилась мне в Антокольском его необычайная любовь к искусству, - писал впоследствии В.Васнецов, - его нервная жизненность, отзывчивость и какая-то скрытая в нем теплота энергии. Любил он говорить, кажется, только об одном искусстве, или, по крайней мере, всякие отвлеченные рассуждения и философствование сводились в конце концов к тому же искусству».
продолжение...
|
