Галина Прибульская. "Репин в Петербурге"
Пока шла переписка между двором и III отделением, выставка в Петербурге закончила работу, все картины были перевезены в Москву, и 1 апреля в помещении Училища живописи и ваяния среди экспонированных картин находился и «Иван Грозный». Сведения об этом в тот же день достигли Петербурга. Тотчас же в адрес генерал-губернатора Москвы отправляется телеграмма: «Москва. Генерал-губернатору. Государь император высочайше повелел картину Репина «Иван Грозный»... не допускать для выставок и вообще не дозволять к распространению. Посему соблаговолите Ваше Сиятельство сделать распоряжение о снятии означенной картины с открывшейся в Москве передвижной выставки».
Естественно, высочайшее повеление было немедленно исполнено, и в Петербург полетела телеграмма, уведомляющая об этом. Картина была передана купившему ее П.М.Третьякову.
Но местные власти не могут успокоиться: ведь картина в галерее у купца П.М.Третьякова и там ее могут видеть многочисленные посетители.
Генерал-губернатор просит соответствующего разъяснения у III отделения. В ответ он получает телеграмму: «Запретить Третьякову помещать в его галерее картину и. взять с оного подписку в том, что он ни под каким предлогом не будет ни выставлять, ни распространять в публике сию картину».
Репин был бессилен что-либо сделать. Он мог только издали следить за всеми перипетиями судьбы своего детища. Понимая, что вмешательство его ни к чему не приведет, он писал Третьякову: «Я хотел было идти теперь к великому князю, но раздумал: другое дело, если бы с ним можно было поговорить откровенно, по душе, по-человечески, совершенно серьезно. Но что вы станете объяснять гвардейскому офицеру, никогда не мыслившему и имеющему свое особое миросозерцание, в котором нашей логике нет места. Бесполезно! Одна пустая трата драгоценного времени и еще порча крови...»
Картина пролежала у Третьякова несколько месяцев, пока наконец благодаря хлопотам художника А.П.Боголюбова, не было получено разрешение Александра III вернуть ее в галерею. В июле она была водворена на место.
История с картиной «Иван Грозный» послужила поводом для еще большего усиления цензуры в столице и провинции.
Газете «Новости» 20 мая 1885 года было сделано строгое внушение за напечатание «неприличной» статьи В.В.Стасова о картине Репина. «При сем было объяснено ему (редактору), что если он еще раз осмелится выступить с одобрительными отзывами об означенной картине, утверждая, будто он не знал, - то это неуместное оправдание не оградит его от заслуженной кары». Газетам было вообще запрещено публиковать положительные отзывы о «Грозном»,
Даже через десять лет, в 1895 году, цензор запрещает репродуцирование картины в журнале «Нива», считая, что «едва ли задача таких журналов, как «Нива», популяризировать идеи о царском самосуде и зверской несдержанности».
Друзья Репина, художники, встретили картину с восторгом. Мастерство, которого Репин достиг, глубокое проникновение в психологию человека, передача сложной смены настроений, когда на лице героя гнев уступает место ужасу и одновременно нежности к сыну, и даже любви к нему, и раскаянию, - все это восхищало современников.
Психологическая глубина образа царя Ивана, созданного художником, была творчески воспринята другим гением русского народа - Шаляпиным и получила вокальное преломление в партии Грозного в опере Чайковского «Псковитянка», определив сценическую традицию, живущую по сие время. «Трудная это была задача для меня в то время, - писал Ф.И.Шаляпин. - Для актера, то есть для пластического изображения типа, да еще такого, как Иван Грозный, всего прочитанного в книгах было недостаточно, и вот где я воскликнул великое спасибо И.Е.Репину. Я увидел его Грозного с сыном в Третьяковской галерее. Совершенно подавленный ушел я из галереи. Какая силища, какая мощь! И хотя эпизод убийства сына не входил в играемую роль, однако душа Грозного (несмотря на все зверства, им творимые), как мне именно и хотелось, представлена была душой человеческой, т.е. под толщей деспотизма и зверства, там, где-то далеко в глубине я увидел тлеющую искру любви и доброты».
Лев Толстой, побывав на XIII выставке передвижников, пишет Репину восторженное письмо. Даже Чистяков, скупой на похвалы, отмечает: «Репин написал хорошую картину... Вот бы понравилась она в Риме и везде - хорошо и кровеносно, - не преминул он добавить со свойственным ему острословием. - Мне она тоже нравится».
Молодой В.М.Гаршин, увидев на выставке картину, не мог оторваться от нее. По его словам, он не спал всю последующую ночь. Что-то влекло его к ней постоянно, и каждый раз, идя по Невскому на службу в канцелярию Общества съезда представителей русских железных дорог, он заходил на несколько минут на выставку, чтобы взглянуть на «Ивана Грозного».
Сама идея картины не могла не быть близка Гаршину. Чуткий ко всякой несправедливости, Гаршин органически ненавидел жестокость и насилие, а в картине был показан и осужден ужас тирании и самодурства. Этот страстный обвинительный акт против жестокости и деспотизма созвучен творчеству Гаршина.
Влияние творчества и личности И.Е.Репина в русской культуре и общественной жизни возрастает с каждой новой работой. Но художнику чуждо самоуспокоение. Он по-прежнему устремляется навстречу всему живому, новому, талантливому. Поселившись в Петербурге, он ищет знакомства с молодыми писателями, в том числе с Гаршиным.
Впервые Репин увидел Гаршина в концертном зале Павловой (Троицкая улица, 13, ныне улица Рубинштейна, 13) и, как вспоминает художник, «затеплился к нему особой нежностью». Действительно, обаятельный облик Гаршина привлекал и вызывал симпатии. Гаршин был уже тогда автором прославившихся рассказов «Четыре дня», «Художники», «Трус», «Красный цветок»... И молодежь готова Рыла носить его на руках. Репин в это время работал над «Иваном Грозным», и Гаршин с его застывшей в глазах скорбью был идеальной моделью для царевича. Гаршин охотно согласился позировать. Работа над портретом, частые встречи сблизили их. «Очень я сошелся с Репиным, - пишет Гаршин одному из своих друзей, - как человек он мне нравится не меньше, чем как художник. Такое милое, простое, доброе и умное создание божие этот Илья Ефимович, и к тому же, насколько я мог оценить, сильный характер при видимой мягкости и даже нежности».
продолжение...
|
