Галина Прибульская. "Репин в Петербурге"
Репин не собирается оставаться в Петербурге. Решив провести лето на даче, он мечтает осенью уехать к себе на родину, в Чугуев, и там целиком отдаться творчеству. Пока же он делит свое время между Петербургом и Красным Селом. По-прежнему он не расстается с карандашом. Альбом его заполняется набросками крестьян, работающих в поле, здесь он пишет портреты Алексея Шевцова и его жены. Однажды вся семья собралась вместе на лужайке, наслаждаясь теплым летним днем. Взрослые расположились на дерновой скамье, окруженной деревьями, а рядом, в густой траве, играли маленькие дочери Репина - Вера и Надя (Надя родилась в Париже в 1874 году). Художник устроился поблизости и написал небольшой этюд. На маленьком холсте фигурки вышли совсем миниатюрные. Но с каким мастерством передано сходство, схвачены характерные позы всех присутствующих - А.Шевцова, читающего газету, его жены - склонившейся над шитьем, стариков родителей и Веры Алексеевны, спокойно отдыхающих на скамье.
Картина эта не просто жанровая сцена. Репин с удивительной любовью передал окружающую людей природу, кружевную зелень листвы, сквозь которую падают на траву солнечные блики, нежную даль с маленьким пятнышком голубого озера и темной полоской леса на горизонте.
Весь пейзаж напоен чистым, прозрачным воздухом теплого летнего дня. Это достигнуто тончайшими нюансами цвета и в одежде людей, и в зелени листьев и травы.
Этот небольшой этюд, написанный художником с истинным вдохновением, еще. раз доказал, что годы, проведенные во Франции, не прошли для Репина даром. Знакомство с искусством импрессионистов и, главное, пейзажные этюды, выполненные летом в небольшой деревушке Вель в Нормандии, - все это обогатило живописную палитру художника, открыло перед ним новые возможности пленэрного решения - передачи воздушной среды.
Наконец из Парижа прибыли работы Репина. Понимая слабости картины «Садко», художник чувствует, что отзывы будут неблагоприятными, и с трепетом ждет приговора своих друзей.
В.В.Стасов, казалось бы подготовленный всеми предыдущими письмами самого Репина и отзывом И.Н.Крамского, посетившего Репина в Париже, не должен был ожидать шедевра, но, увидев «Садко», он не может скрыть своей досады: «Как! провести целых три года за границей, видеть все, что есть самого талантливого в живописи на свете, увидать тут же зараз тысячи лучших сцен природы - и все-таки не загореться ни единым могучим лучом, не почувствовать ни единого сильного вдохновения, которое бы толкнуло на творчество, созидательство - нет, это не значит быть творческим талантом, да еще в молодые, самые кипучие годы. ...Вырос ли Репин с тех самых пор, как кончил «Бурлаков»? Ни на одну йоту, и вот это-то и приводит меня в истинное отчаяние. Если уж теперешнее время проходит втуне, без результатов, то чего ж ждать в будущем?»
Все это Стасов высказывает огорченному Репину прямо в глаза. Более того, он говорит, что едва ли не разочаровался в нем вовсе. Он называет картину «Садко» «громадным и фатальным провалом».
Отзыв этот был беспощадным и не совсем справедливым. Нельзя по одной неудавшейся картине судить о художнике и его таланте. Да, картина Репину не удалась, как не удавались ему впоследствии все, видимо, чуждые его дарованию и духовному складу сказочные, фантастические сюжеты; и ни виртуозно написанная вода, ни таинственный свет не смогли изменить впечатления.
В ноябре «Садко» был показан на академической выставке. И хотя Совет Академии присвоил Репину за его картину звание академика, мнение на этот счет членов Совета не было единым. Узнав об этом, Репин признавался В.Д.Поленову: «Брат писал, что профессора не хотели дать мне академика - только тебе и Ковалевскому, меня считали недостойным. Обидели бы навеки!!!»
Отзывы в газетах были также неблагоприятные. К тому же написанные людьми, некомпетентными в искусстве, они содержали много нелепостей. И тут Стасов, как истинный друг большого художника, бросился на его защиту. Да, он мог сам откровенно и даже запальчиво высказать Репину свои суждения, но в статье «Прискорбные эстетики» он заступился за художника и его произведение, не скрывая, впрочем, недостатков картины.
Расстроенный Репин не стал дожидаться открытия академической выставки. В первых числах октября он уехал с семьей в Чугуев. Оттуда он писал Стасову: «Мне только тут показалось ясно, что вы поставили на мне +, что вы более не верите в меня и только из великодушия бросаете кусок воодушевления и ободрения, плохо веря в его действие. Мне как-то тяжело стало идти к вам, и я поскорее уехал».
В глубине души он понимал, что упреки Стасова несправедливы, что «крест» еще рано на нем ставить. Вступив на родную землю, он вновь обрел уверенность в себе. Он верил, что именно здесь, у себя на Украине, среди народа, который окружал его с детства, был понятен и близок ему, среди простой и ласковой природы, он вновь найдет себя, обретет новые творческие силы.
И он не ошибся. Год, проведенный в Чугуеве, имел для Репина исключительное значение. Тема крестьянской России, подсказанная ему жизнью, станет на несколько лет ведущей в его творчестве.
Здесь раскроется по-настоящему его живописное дарование, а портреты - «Мужичок из робких», «Мужик с дурным глазом», «Протодьякон», - созданные на родине, позволят заговорить о нем как о выдающемся художнике-портретисте.
продолжение...
|
