В это время в главных залах Академии была открыта выставка картин, па которую в качестве особой комиссии направлялись трое тогдашних академических светил - П.П.Чистяков, И.Е.Репин и В.Е.Маковский. Увидев эту комиссию, художник, копировавший портрет, быстро подошел к своему профессору и, отведя его в сторону, стал настойчиво просить посмотреть и поправить его копию.
«Илья Ефимович, - говорил он, - очень прошу Вас, посмотрите копию, я почти закончил ее; надо бы сдавать, но не справился с передачей пространства. Царь у меня точно прилип к холсту и, как я ни бьюсь, не могу поставить его в воздухе. Очень прошу, помогите, я совсем запутался...»
«Ах, что вы, вы же видите, что я в жюри и не имею времени», - говорил Репин, отмахиваясь обеими руками.
Но, очевидно, он был в хорошем настроении, а просьбы художника были настойчивы. Сказав П.П.Чистякову, что он на минутку отлучится, Репин подошел к портретам.
Отложив кисти и палитру, затаив дыхание, я на цыпочках подошел к соседнему залу и замер у косяка дверного проема. Сами посудите, как же не посмотреть, что будет делать великий художник. Такой случай, может быть, единственный, оправдывал я свой поступок. И действительно, то, что пришлось мне увидеть, было подлинным чудом - иного слова не подберу.
Войдя в соседний зал, Репин быстро осмотрел портрет и копию. Затем как-то нахмурился, задумался, сличая их, и, наконец, сказал художнику:
«Не дай бог писать портреты с таких особ. Меня ведь самого просили, даже требовали повторить этот портрет. Но я не мог, сил больше не было. Подумайте только, можно ли писать портрет с такой натуры, которая не понимает и не хочет понять труда художника, не уважает этот труд, своевольничает, вертится, срывает работу, а одернуть не смей и протестовать тоже. Просто беда. Постоит, уйдет. Вот и не знаешь, что делать. А вокруг все время вертятся разные придворные ретрограды. Вот и попробуйте передать характер натуры. Вам-то куда легче, - смеясь сказал Репин, - у вас натура уже не шевелится. А исполнили вы копию недурно, хорошо даже, только действительно не вписали фигуру в пространство. Контуры у вас резковаты; правда, не везде, но это мешает, нервирует, воздуха нет, а без воздуха нельзя. Как вы думаете, без воздуха не проживешь ведь, особенно без свежего?- сказал Репин, хитровато улыбаясь. - Дайте-ка кисточку пошире. Попытаюсь, насколько возможно, починить вашу копию».
Репин оживился, быстро заходил около портрета, потирая руки, и снова заметил: «У вас с торсом что-то неладно».
Когда палитра и кисти были поданы, Репин выбрал большую широкую щетинку, бодро поднялся на стремянку и начал снова сличать копию с оригиналом. Это заняло немало времени, порядочно ушло и на составление краски. Кисть с краской то подносилась ближе к холсту на вытянутой руке, то снова возвращалась назад. Наконец, необходимый тон был найден. Репин слегка прикоснулся кистью к сюртуку Николая на копии, снова помешал кистью на палитре и, вытянув руку, быстро, одним большим мазком описал по фону часть сюртука от локтя почти до колена, увеличив его форму, как мне показалось, более чем на сантиметр.
Сойдя со стремянки и посмотрев на копию, Репин весело воскликнул: «Встала фигура-то. Теперь, кажется, и воздух появился. Да, да, теперь фигура уже в пространстве. Можете сдавать копию. Авось примут, не то, что мой оригинал. Нет, право, недурно, совсем недурно стало, возьмите-ка палитру».
Не знаю, что происходило с автором копии, но я, не скрою, окаменел с разинутым ртом и даже, кажется, ахнул, позабыв, что нахожусь в «засаде».
Репин, потирая руки, улыбаясь и кивая художнику и мне, быстро пошел из зала, сопровождаемый благодарственными возгласами копииста.
После ухода Репина мы долго смотрели на копию, и автор ее все время приговаривал: «Ну и глазок у него, вот глазок... без промаха видит. И какая же у него смелость кисти».
Так как автор копии во время работы не раз брал у меня краски, я решился попросить у него кисть, которой работал Репин. Я бережно принес репинскую кисть домой. Здесь она подверглась детальному рассмотрению. При этом выяснилось, что кисть не во всю ширину была наполнена зеленоватой краской. Узкая полоска правой ее части была замазана лишь слегка. Было ли это случайным явлением или мудрый художник сознательно оставил эту часть кисти полусухой, не знаю, но, кажется, все было сделано для того, чтобы при исполнении мазка распылить контур драпировки фигуры по зернам холста и тем создать вокруг нее ощущение воздуха.
Когда краска на кисти высохла, я заказал в магазине Шомина сделать на ее ручке серебряную обойму и выгравировать: «Кисть И.Е.Репина».
Многие годы стояла эта кисть у меня на столе. Хранилась бы она и теперь как дорогая реликвия, если бы не тяжелые годы ленинградской блокады.
Последняя моя встреча с И.Е.Репиным была, сколько помню, вскоре после пожара его мастерской в 1899 году и также была случайной. В этой мастерской я был ранее несколько раз благодаря знакомству с учениками Репина, но ни разу не заставал там самого хозяина. Он жил в те годы в Куоккале и лишь изредка приезжал в мастерскую. Однажды все-таки я увидел его входящим, в довольно расстроенном состоянии. Он наспех обошел два-три мольберта и, остановясь у одного из них, нервно заговорил в приподнятом тоне:
«Ах, что это... Маску писать не умеете. Еще не научились маску писать. Раскрашиваете, тонкой кисточкой вырисовываете. Теряете общее. Куда это годится? Не по той дорожке пошли. Поставьте новый холст, я подойду».
Вся мастерская, до этого шумно работавшая над этюдом, сразу притихла. Новый холст был быстро поставлен. Позади Репина собралась группа вместе с «виновником». К ней примостился и я.
Никогда не забуду этого сеанса. Позировал натурщик средних лет, смуглый, с небольшой бородкой. Взяв палитру, Репин попробовал рукой грунтовку холста и сразу как-то преобразился. Все окружающее, помимо натуры, для него уже не существовало, и говорил он как будто сам с собой.
«Строить надо форму. Не рисовать, а строить...»
Эта постройка головы натурщика и началась с того, что немногими штрихами кисти были быстро намечены внешние формы и некоторые детали лица: линия бровей, оси глаз, кончика носа, рта, подбородка, шеи и плеч. Получился как бы намеченный общими чертами каркас головы, но уже и в нем чувствовались все элементы сходства с оригиналом. Затем вся очерченная плоскость холста была прописана, скорее, быстро затерта телесным, слегка зеленоватым тоном, причем ракурсивные части лица были проложены по форме мазками под углом, а фасовые также по форме разнохарактерными, преимущественно горизонтальными мазками. Получилось почти однотонное, составленное как бы из секущихся плоскостей пятно, занимавшее всю маску лица, за исключением волос, которые тут же были проложены общим пятном темного черноватого цвета и тут же усилены в теневых частях более черным цветом. Созданный силуэт напоминал работу скульптора, исполнявшего в глине или дереве каркас головы общими секущимися плоскостями. Не было сделано ни рисунка глаз, ни других деталей.
продолжение ...
|
