В. Ф. БУЛГАКОВ
Когда в августе 1906 года, по окончании гимназии в Томске, в Сибири, я приехал в Москву, среди московских достопримечательностей меня привлекал также дом Л.Н.Толстого в Хамовниках.
С моим гимназическим товарищем Толей Александровым, будущим композитором, лауреатом Государственной премии и профессором Московской консерватории, мы посетили дом, или, вернее, двор дома, знаменитого писателя в яркий, солнечный день конца августа. Не встречая ни дворника и никого другого, кто бы нам помешал, обошли парк, поднялись на террасу, заглядывали в окна первого этажа и страшно обрадовались, увидев на стене в одной из комнат портрет Гейне, - обрадовались не Гейне, а тому, что все же открыли что-то определенное в таинственном и, по-видимому, пустовавшем доме.
Несколько позднее, но тоже еще в теплую погоду, я один посетил дом, дерзко позвонил и обратился к вышедшей на звонок даме в зеленом бархатном платье и с длинной золотой цепочкой часов, тянувшейся от шеи до пояса, с просьбой... об автографе Льва Толстого.
Как я установил только через несколько лет путем личного знакомства, открывшая мне дверь дама была женой старшего сына Толстого, Сергея Львовича, Марией Николаевной. Увидев незнакомого студента - любителя автографов, добрая Мария Николаевна не прогнала его, не захлопнула дверь перед его носом, а предложила ему зайти через несколько дней, когда вернется временно отсутствовавший Сергей Львович, и обратиться с просьбой об автографе к нему, что я и выполнил.
Сергей Львович, суховато и даже немного надменно принявший меня в своем кабинете, заявил, что он не имеет возможности выполнить мою просьбу, и посоветовал написать самому Льву Николаевичу в Ясную Поляну.
Я простился и тотчас приступил к выполнению совета Сергея Львовича. Купивши цветную открытку с репродукцией известной картины Репина, изображающей Толстого во весь рост, в лесу и босым (1891), я приложил ее к письму, в котором писал, что я обращаюсь ко Льву Николаевичу по совету Сергея Львовича и что прошу его не отказать в любезности подписать и выслать мне обратно прилагаемую открытку. Все это я отправил в Ясную Поляну.
Возможно, что ссылка на Сергея Львовича содействовала успеху... или полууспеху моего послания. Почему полууспеху? Судите сами! Через несколько дней получаю письмо из Ясной Поляны, подписанное: «Мария Оболенская». Дочь Толстого Марья Львовна, возвращая мне открытку с репродукцией картины Репина, пишет:
«Лев Николаевич никогда не подписывает этого портрета, но если Вы пришлете какой-нибудь другой, то он его с удовольствием подпишет». Итак, надо добиваться полного успеха.
Покупаю другую цветную открытку с репродукцией мрачного по настроению и очень темного по колориту, заплывшего краской репинского акварельного портрета пишущего Толстого, в черной блузе, и посылаю в Ясную Поляну, подчеркнувши в письме (воображаю, как это подчеркивание «обрадовало» Льва Николаевича!), что это - «тоже репинский портрет».
Толстому, должно быть, нечего было делать - не возвращать же второй портрет! - он подписал открытку и выслал мне.
Так получено было лишнее подтверждение, что Л.Н.Толстой, в общем, исключительно высоко оценивавший репинское творчество, не любил своего «босого» портрета работы Репина. И ведь известно, как он об этом портрете отозвался:
- Спасибо Репину, что он оставил мне хоть штаны!..
Да, репинские портреты Л.Н.Толстого, иногда артистически выполненные, не всегда отличались сходством с оригиналом.
Таково было мое первое «столкновение» с именем великого художника - И.Е.Репина.
Впервые я встретил Илью Ефимовича в 1911 году, в вегетарианской столовой в Газетном переулке (ныне улица Огарева) в Москве. Вегетарианская столовая помещалась в прекрасном старинном особняке князей Шаховских, ныне не существующем. В течение долгих лет она служила центром общественной и пропагандистской деятельности московских единомышленников Л.Н.Толстого.
Однажды я посетил квартировавшего в том же здании председателя вегетарианского общества, друга и биографа Л.Н.Толстого П.И.Бирюкова и затем вместе с ним отправился в столовую обедать. В небольшом аванзале, из которого двери направо и налево вели в просторные помещения столовой, навстречу нам попался невысокий, прилично, но скромно одетый в светло-коричневую просторную пиджачную пару старичок с седой бородкой клинышком.
- А-а, Илья Ефимович! - воскликнул радостно Павел Иванович. - Как поживаете? Какими судьбами в Москве? Как приятно встретить вас в нашей столовой.
Старичок приветливо поздоровался с Павлом Ивановичем и со мной.
- Да вот пообедал у вас. И, знаете, как тут у вас все вку-у-усно! - вымолвил он, «с аппетитом» протягивая это «у» в слове «вкусно».
И тут мне вдруг ясно стало, что передо мной стоит не простой смертный, а один из величайших русских художников Илья Ефимович Репин. Это так поразило меня, что я уже не слыхал, о чем еще говорил Бирюков с Репиным, и только ненасытными жадными глазами глядел на Илью Ефимовича, образ которого так резко и ярко врезался тогда в извилины моего мозга, что и сейчас, почти через пятьдесят пять лет, стоит передо мной как живой.
Миг - мы снова пожали руки друг другу - и старичок исчез, а мы с Бирюковым уселись за стол, чтобы заказать себе обед, причем я чувствовал себя так, словно солнечный луч прошел через мою душу и оставил ее радостно ошеломленной и взволнованной.
Долго еще после этой встречи я жил, если можно так выразиться, в репинской атмосфере, чему обязан знакомству моему с семьей Л.Н.Толстого и позднейшей музейной деятельности. И тут мне хочется прежде всего рассказать о двух хорошо известных мне женщинах, к которым Репин питал исключительно высокое чувство уважения и прочной сердечной привязанности. Я имею в виду Татьяну Львовну Толстую (в замужестве Сухотину) и друга семьи Толстых Софию Александровну Стахович. Репин выделял только их двоих из среды всех известных ему представительниц «высшего» общества, испорченных, как он выражался, «варварской, обезьяннической цивилизацией».
Татьяна Львовна, умная, любезная и обходительная, веселая и остроумная и ко всем доброжелательная, всегда и везде пользовалась всеобщей любовью. От природы некрасивая, она привлекала полным жизни выражением лица и сходством с отцом. Такой она была и в ту пору, когда я ее знал и когда она была уже пожилой женщиной, и такой, без сомнения, знавал ее в годы молодости, именно в восьмидесятых и девяностых годах, и И.Е.Репин. Татьяна Львовна испытала благотворное влияние отца, к которому она относилась с глубокой любовью, и была доступна самым серьезным, далеко не «девичьим» интересам. Она одна, с ее тактом, умела одинаково удачно находить душевный подход и к отцу, и к матери, даже в пору их расхождения. Я убежден, что если бы в 1910 году старшая дочь Льва Николаевича и Софьи Андреевны жила постоянно в Ясной Поляне, то она нашла бы способы предотвратить тяжелую семейную драму, стоившую жизни Толстому.
продолжение ...
|
