Вполне естественно было мое большое волнение, когда я узнал, кто стоит перед моим портретом. Репин посмотрел на меня и, обратившись к генералу, заявил, что, конечно, я должен посещать школу. А главное, что он мне посоветовал, - это развить в себе общую культуру, больше читать, ходить в музеи и т.д. В этом, продолжал он, мне следовало помочь, а дальнейшее будет видно. Репин приветливо кивнул мне головой, будто давая знать, что беседа окончена.
Прошло три года. Я окончил Школу Общества поощрения художеств. Настало время держать экзамен в Академию художеств. Помню, на экзамене я писал этюд с полуобнаженного натурщика-старика. Вдруг в зал входит Репин. Я почти окончил свою работу, но все еще продолжал кое-что поправлять. Подошел Репин: «А, вы, - сказал он, - я вас помню. Ну, ну, посмотрим, что вы сделали». Он внимательно осмотрел мой этюд и сказал: «Что ж, неплохо, продолжайте в том же духе. Только у вас почему-то все сделано как-то одним приемом: и тело, и драпировка, и фон. Если, например, складки драпировки оставить так, как получилось у вас, то тело нужно писать иначе: мягко, чтобы оно чувствовалось. Фон же у вас очень лезет вперед. Надо делать так, чтобы чувствовался воздух».
Это был первый совет, услышанный мною от Репина. Он остался в моей памяти на всю жизнь. Я пользуюсь им при всякой моей работе в течение всей моей художественной жизни.
Экзамен в Академию я выдержал. Начались классные занятия. Репин нередко посещал этюдные классы. Однажды он подошел ко мне, взглянул на этюд и сказал: «Хорошо. Но что это у вас за пятно?» Я ответил, что мне такими кажутся светящиеся места на теле. Он возразил: «Нет, этих пятен на теле не может быть. Тело - матовое. Посмотрите внимательно на всю фигуру, таких пятен вы не увидите».
По уходе маститого учителя я присмотрелся и действительно убедился в своей фальши. Я исправил работу.
Когда пришло время выбирать мастерскую профессора-руководителя, я обратился к Илье Ефимовичу, изъявив свое желание учиться у него. Он ответил, что в настоящее время его мастерская очень переполнена - негде даже стать. Однако тут же добавил: «Вот что, Сычков, я вам окончательно не отказываю, но придется вам некоторое время подождать, так, примерно, полтора-два месяца. Вот кое-кто из моих учеников выйдет на конкурс, тогда места будут свободны. А пока советую вам поработать у Николая Дмитриевича Кузнецова».
Так мне пришлось и поступить. Я учился в мастерской Кузнецова, к которому привык и потом решил не расставаться. За год перед выходом на конкурс я занимался также у П.О.Ковалевского. У него было интересно писать и изучать животных.
Несмотря на то, что фактически я никогда непосредственно не учился у Репина, я часто пользовался его советами. Не раз я заходил к нему показать свои работы и каждый раз получал ценные указания.
Однажды я получил заказ выполнить копию портрета Николая II работы Репина. Оригинал находился в залах Академии, мне надо было получить разрешение автора. Я обратился к Илье Ефимовичу. Он тут же взял клочок бумаги и написал несколько слов хранителю музея А.П.Соколову. Тот прочитал записку и, возвращая мне, сказал: «Возьмите себе на память о Репине». Так эту записку я храню до сих пор как дорогую реликвию.
В Академии художеств устраивались ежегодные отчетные ученические выставки. Я не раз участвовал в них своими летними этюдами. Помню, на одном из них были изображены деревенские ребятишки, сидящие на бревнах.
Пришел Репин. Обходя залы, как всегда, еще до официального открытия выставки, он подошел к моим работам. Посмотрел на них и сказал: «Что-то Сычков нынче не в ту сторону гнет. За эту картину его следует побранить как следует, чтоб впредь так не писал. А ведь он может хорошо писать».
Однажды я принес в мастерскую Репина несколько своих работ, в том числе портрет моей матери. Я ждал, что Илья Ефимович меня похвалит, так как мне казалось, что я поработал недурно. Репин посмотрел внимательно на мою работу и сказал: «Сидящая фигура у вас без ног. Посмотрите, вместо ног у вас на табурете как будто поставлен еще один табурет, на котором лежит платье». Только позднее я все это увидел воочию, а тогда не совсем понял, обиделся.
В 1906 году я написал картину «Возвращение с ярмарки». Композиция очень сложная, много человеческих фигур, все в движении, и размер холста был велик - три с половиной на два метра. За эту картину мне присудили первую премию Всероссийского конкурса Общества поощрения художеств. Картина экспонировалась на весенней выставке в залах Академии художеств. Накануне открытия выставки многие из нас, ее участников, работали в выставочных залах, поправляя свои работы. Моя картина была повешена на первом щите от двери, ведущей из конференц-зала.
Неожиданно распахнулась дверь, и вошли маститые художники во главе с Репиным. Вся процессия направилась ко мне. Ну, думаю, что-то скажет Репин. Подошли, остановились; один из художников, Бровар, вдруг, обращаясь к Репину, говорит: «Вот, Илья Ефимович, за эту картину Сычков получил первую премию». Репин ответил, глядя на меня: «Видишь, какой: получил премию и все еще работает».
Федот Васильевич Сычков (1870-1958) - художник-жанрист. Народный художник Мордовской АССР. Учился в Академии художеств в 1895-1900 годах. Получил звание художника за картину «Письмо с войны».
Н. И. ГУМАЛИК
Живя долгие годы в буржуазной Румынии, я был оторван от родины, от родного искусства, от своих товарищей-художников. Жить приходилось в нужде, материально и духовно скованным. Из двенадцати человек, составлявших в Кишиневе объединение художников-реалистов, почти никто не мог жить на заработок, получаемый с картин. Но самое тяжелое для художника - другое: творческая скованность, невозможность развиваться в своем любимом искусстве, прозябание.
В какой атмосфере, на какой почве могло развиваться паше искусство? Что могло питать наши дарования? Какие живительные соки могли мы почерпнуть в окружавшей нас среде?
Наше творчество не могло питать декадентское неживое искусство румынских модников. Мы жили воспоминаниями о русской живописной школе, о полотнах великих русских художников-реалистов, собирали репродукции с этих картин, искали их в старых журналах, альбомах. Мои товарищи, кишиневские художники, многие из которых не учились ни в какой художественной школе, за это время, мне думается, уже наизусть заучили мои рассказы о годах учения в Российской Академии художеств, об уроках Репина.
Мы влачили нищенское, полуголодное существование и не могли создавать больших картин, ибо не было у нас средств на холст, на раму, на краски. Мы могли писать лишь небольшие пейзаж, портреты, натюрморты.
И вот однажды я получил из Куоккалы письмо от своего учителя И.Е.Репина, которое согрело меня и моих товарищей, помогло нам сохранить верность своему призванию художников, сохранить надежду на лучшие, более счастливые времена.
Вот это письмо, ставшее событием в жизни кишиневских художников-реалистов. Оно написано 22 сентября 1923 года.
продолжение ...
|
