Мой рисунок «Белые павлины» Репин и Матэ представили лично на жюри выставки «Blanc et noire». Председателем жюри был профессор Академии художеств, выдающийся передвижник В.Е.Маковский. Голоса за принятие моего рисунка на выставку разделились. Репин, Матэ, Кардовский и другие голосовали в пользу моего рисунка, но Маковский, как председательствующий, настоял на непринятии его, категорически заявив, что пока он существует в Академии, он не допустит, чтобы хоть один «футурист» выставил свои работы в стенах Академии. Для Маковского мой непритязательный стилизованный рисунок был подобен красному плащу тореадора для разъяренного быка. Отказ В.Е.Маковского сыграл роль вето. Рисунок был отвергнут. Так осветили мне это печальное для меня событие Репин и Матэ. Илья Ефимович и Василий Васильевич утешали меня в этом провале, убеждая, что Маковский «чудак», что он по старости и отсталости «на дыбы стал». Оба моих защитника, очевидно, боялись, что это первое серьезное фиаско может плохо подействовать на мое неокрепшее еще творчество.
Несмотря на малочисленность моих встреч с Репиным, впечатление, которое осталось у меня от них, было настолько велико и сильно, что оно-то и стало причиной моего отчуждения и от «Аполлона» (в 1914 году) и от выставок общества «Мир искусства» (в 1915 году). Мои графические работы пражского и парижского периодов носили уже следы того огромного морального влияния, которое оказал в свое время на меня, начинающего художника, И.Е.Репин.
В те годы, когда художественная среда, окружавшая меня, способствовала увлечению «искусством для искусства», искусством как самоцелью, Репин сумел пробудить во мне сознание величия общественного долга, сумел внушить мне чувство ответственности художника перед своим народом. И это было самое значительное, что прививал великий мастер и учитель своим ученикам.
А. В. СТАЦЕНКО
Познакомились мы с И.Е.Репиным и Н.Б.Нордман-Северовой в 1903 году. Осенью 1901 года мы купили в Куоккала участок земли на берегу моря, как раз напротив «Пенат».
В 1902 году начали постройку дачи, которой мой муж руководил сам во всех мельчайших деталях: делал рисунки, изготовлял макеты резьбы и т.д. По общему мнению, дача в стиле модерн вышла очень красивой. Репины, проходя ежедневно к морю мимо постройки, с интересом следили за ходом ее и, как потом выяснилось, почему-то очень заинтересовались нами. Вскоре представился удобный случай познакомиться. В «Пенатах» Наталья Борисовна [Нордман] устраивала лекцию, на которую мы получили приглашение и, конечно, воспользовались им. Таким образом началось наше знакомство, перешедшее вскоре в самую тесную дружбу между мной и Натальей Борисовной и в самые сердечные отношения между Ильей Ефимовичем, Натальей Борисовной и всей нашей семьей.
Лето, начиная с 1903 года, мы обыкновенно проводили в Куоккала и тогда виделись с Репиными ежедневно и почти ежедневно обменивались записками по разным поводам. По вечерам Репины часто заходили за мной; проходя мимо моих окон, они особым призывом, напоминающим крик валькирий, вызывали меня, и мы отправлялись гулять по пляжу, причем велись самые интересные разговоры. Вообще жизнь наша проходила в полном контакте. Илья Ефимович и Наталья Борисовна интересовались всем, что касалось нас и наших детей. Зимой мы продолжали видеться довольно часто, так как Репин и Нордман иногда приезжали в Петербург и бывали у нас, а чаще Наталья Борисовна заезжала за мной, и мы вместе с ней отправлялись куда-нибудь. Мы с мужем по зимам также нередко ездили в «Пенаты».
Говоря о том периоде жизни Ильи Ефимовича, к которому относятся мои воспоминания, то есть с 1903 по 1914 год, нельзя говорить отдельно о нем и о Наталье Борисовне, которая своей целью поставила так устроить жизнь Ильи Ефимовича, чтобы создать ему условия и атмосферу, способствующие успеху его работы. Вся жизнь в «Пенатах» текла по строго установленному распорядку, который не нарушали никакие посторонние вторжения. Илья Ефимович был огражден от случайных посетителей, мешавших работе и сбивавших настроение. Поэтому все время Ильи Ефимовича принадлежало ему самому, и его было достаточно для работы, чтения, прогулок, корреспонденции. Илья Ефимович очень много читал и следил буквально за всем, что выходило более или менее значительного в литературе.
Отгородив себя от посторонних, иногда нежелательных вторжений, Репин установил один день в неделю - среду, когда всякий мог посетить его в «Пенатах» и встретить радушный прием.
В передней гостей никто не встречал. Руководствуясь висевшими на стене плакатами о самопомощи и раскрепощении прислуги, они должны были без посторонней помощи (как смешно это звучит в наше время) раздеваться, повесить свое верхнее платье и позвонить в гонг, на который выходили хозяева, приветливо встречавшие всех приезжавших.
Большинство оставалось к обеду за круглым столом, который являлся практическим осуществлением идей Натальи Борисовны о раскрепощении прислуги. Она находила возмутительным, что часть человеческих существ спокойно сидела за столом, ела и разговаривала, а другая стояла, помогала им есть и смотрела, как они едят. Проект круглого стола был сделан профессором Л.В.Свенторжецким, которого Наталья Борисовна просила помочь ей в этом деле. Места за столом большей частью распределялись по жребию. Каждый из обедавших получал меню, на оборотной стороне которого расписывались все присутствующие.
Обеды были вегетарианские, очень вкусные и интересные, причем, конечно, пресловутым сеном никого не угощали. Не было недостатка в вине, которое Наталья Борисовна называла «солнечной энергией». Тосты личного характера исключались. За обедом затрагивались самые животрепещущие вопросы жизни и искусства. По средам все могли побывать в мастерской Ильи Ефимовича и посмотреть его работы. Иногда Илья Ефимович делал в свой альбом зарисовки лиц, которые его чем-нибудь заинтересовали.
Надо сказать несколько слов о самих «Пенатах». Это была самобытная постройка с остроконечными разных форм крышами, которую Илья Ефимович называл «городилом». Она создавалась постепенно путем пристройки новых помещений в связи с нараставшими потребностями. На самой высокой крыше была устроена площадка, с которой открывался вид на обширные пространства. Там же профессором Л.В.Свенторжецким был поставлен громоотвод. Установленная на крыше «Эолова арфа», которую Наталья Борисовна отыскала с трудом, звучала в долгие осенние и зимние вечера красивыми аккордами.
продолжение ...
|
