Я робко заметила, что не люблю Вагнера из-за его трубных, оглушительных звуков. Репин воскликнул: «Что! Вы не любите Вагнера?! Это потому, что вы по-настоящему еще не любили. Если бы полюбили, то поняли бы, что значит, когда Рейн течет», - при этом он поднялся на своем помосте и своей длинной кистью провел в воздухе.
На первом сеансе я незаметно просидела три часа, Репин спросил: «Не устали?» Я заверила, что нет, и добавила: «Никак не предполагала, что работа будет такая легкая, да еще за такую плату!» Репин предупредил меня, что будут и трудные дни, когда придется потерпеть. И это оказалось сущей правдой. Позируя для картины «Голгофа», будучи одетой в тяжелые старорусские одеяния, я находилась долго в одном и том же положении и от духоты (солнечные лучи сильно нагревали студию) и усталости потеряла сознание. Во время работы над картиной «Христос», где Репин писал, как выразился, мои «говорящие руки», нужно было с протянутой рукой стоять продолжительное время. Это было утомительно, но и сладостно душевно.
Закончив первый сеанс, пошли обедать. Репин и слышать не хотел, чтобы я уезжала, не поев.[…]
В хорошую погоду мы выходили обычно с Ильей Ефимовичем в сад погулять, а с наступлением весны и ежедневно. В конце сада был холм, который Репин назвал «Голгофой». Мы туда обычно и направлялись, так как Репин очень любил сидеть на этой «Голгофе». Как-то он даже заявил: «Хочу, чтобы меня здесь похоронили», что и было выполнено.
На склоне этой «Голгофы» росло много земляники, которую Репин собственноручно любил собирать, вероятно для моциона, в корзиночку. Собранная им земляника целиком предназначалась для моей дочери.
Когда приезжал в гости известный физиолог Павлов, сеанс отменялся, мы шли на «Голгофу», усаживались на скамеечку, и мужчины начинали вспоминать свою молодость
Узнав, что мою дочь зовут Ираидой, Репин сказал, что и он хотел дать своей дочери, родившейся в Париже, имя Ираида, но старенький священник, служивший в русской церкви на рю Дарю, отказался крестить этим именем, заявив, что оно не христианское. Священнику показали святцы, где было имя Ираида, но старик уперся, говоря, что ему уже восемьдесят четыре года, но он ни разу еще таким именем не крестил и не будет крестить. «Так и пришлось дать моей дочери имя Надежда...»
В студии Репина на стене висели картины, из которых одна была жуткая: «Снятие со креста». Изображала она огненное небо в черных тучах, стоящие два креста с распятыми разбойниками и третий крест, лежащий пустым. Вокруг кровь. Бродячие псы лижут ее... Другая картина изображала воскресение Христа. Лунный свет падает на Христа, только что вышедшего из гроба. Мария Магдалина стоит на коленях с протянутыми руками к Христу.
Репин попросил меня встать на колени и изобразить восторг и испуг. Я исполнила. «Отлично, так и стойте!» - и принялся поправлять Марию Магдалину, уже написанную. Когда Репин прекратил рисовать, я случайно заметила на картине, на лице, пятно и обратила его внимание на это. Он мне сказал: «А это отлично, что вы заметили недостаток. Так и уговоримся - будете получать марку за каждую поправку, если будете правы, а если нет, то я буду с вас высчитывать». Устроив копилку, он положил туда марку, сказав: «Это вашей дочери Ираиде - фонд».
Позже часто Репин, находя мои замечания правильными, клал в копилку марку, но когда я ошибалась, то, прощая мне это, никогда не вычитал с меня и из копилки марок не вынимал.
Я уже говорила, что Репин никогда не утомлял меня без нужды. Обычно я позировала час, полчаса отдыхала, затем еще полчаса позировала и десять минут отдыхала, и так до конца дня. Но если позировать было тяжело, то и больше отдыхала .
Репин написал картину, которая называлась «Цветы». Я стояла перед цветочной витриной магазина, будто только из него вышла. Рукой как бы запахиваю шубу. На голове у меня маленькая бархатная шапочка. Сзади тянется улица. Сумерки, уже зажигают фонари, уходящие в бесконечность. Удивительно удачная картина получилась. Она пользовалась большим успехом. На выставке в Гельсингфорсе она сразу была куплена одним доктором.
Репин очень любил рисовать мои руки. Как-то он попросил меня надеть теплый хитон: «Вы будете Фомой Неверным». Я должна была вытянуть руку и так позировать. Жара в студии была невыносимая. Я сидела с вытянутой рукой и от жары и духоты потеряла сознание. Очнулась на «катафалке». Репин мне говорит: «А мы думали, что и не приведем вас в сознание».
За мое долгое пребывание у художника я позировала для многих его картин. Мне приходилось позировать бесконечное число раз для рук, так как Илья Ефимович не был доволен ранее написанными и переделывал их. Мои руки позировали для рук Иисуса Христа, когда он выходит из гроба при лунном освещении, для Фомы Неверного, когда последний вкладывает свои персты в раны воскресшего Христа, для рук горбуна в «Крестном ходе», где он идет, опираясь на посох, и для портрета знаменитой артистки Цицилии Ганзен, в котором Репин написал только ее голову, так как артистка должна была уезжать в турне.
Во время наших сеансов Илья Ефимович рассказывал, как он был вызван в Зимний дворец писать портрет Керенского. Он вспоминал, с каким тяжелым чувством писал его портрет. Каждый раз, как только он начинал писать, освещение менялось, и его модель как бы освещалась красным заревом. Так и портрет получился с некоторым кровавым освещением.
Д. И. ПОХИТОНОВ
Мои дружеские отношения с художниками имеют значительную давность. На почве пения и музыки я сблизился с обладавшим хорошим голосом П.П.Кончаловским. Бывая часто в Академии художеств, я познакомился с рядом других художников, посещал их мастерские, даже позировал кое-кому из них. Ученик И.Е.Репина А.Н.Александровский писал с меня одного из рабочих-каменщиков для своей конкурсной картины, и я терпеливо просиживал подолгу на корточках - иногда до того, что затекали ноги, - в нужной художнику позе. Много друзей было у меня среди учеников А.И.Куинджи. Часто бывал я в помещавшихся под куполом б. Мариинского театра декорационных мастерских А.Я.Головина и П.Б.Ламбипа. Иногда А.Я.Головин даже разрешал мне самому «помазать», и я с большой тщательностью закрашивал небо на декорации к одной из картин оперы Мусоргского «Борис Годунов». Впоследствии, когда я - постоянный участник и организатор просветительных вечеров в Обществе имени А.И.Куинджи - еще теснее сблизился с членами Общества, я и сам пристрастился к живописи и в летние досуги стал пописывать пейзажи. Впрочем, больших успехов на этом поприще я не достиг. Наряду с некоторыми удачами были, конечно, и естественные для самоучки большие промахи. У прекрасного пейзажиста и обаятельного человека А.А.Рылова они вызывали иногда по моему адресу очень мягкие остроты, вроде того, что «морская пена скорее напоминает чью-то седую бороду, чем брызги удара волн об утес...» или «...если поедете летом на Черное море, не забудьте захватить с собой побольше черной краски...»
продолжение ...
|
