Илья Ефимович подошел ко мне и сказал, что просит уделить ему немного времени.
- Я мечтал найти лицо вроде вас, - приступил Репин. - Несколько лет уже ищу такое лицо... Оказалось, что лицо это в моей мастерской. Не согласитесь ли вы на пару сеансов прийти ко мне в мастерскую, чтобы я мог написать с вас Христа?
Обрадованный таким предложением, я ответил, что давно мечтал побывать в мастерской учителя и буду очень счастлив, если окажусь полезен в роли натурщика.
- Буду позировать вам хоть целый год! - радостно ответил я Репину.
Мы отправились. Я нес с собой ящик с красками и пальто. Репин оказался настолько деликатен, что предложил мне помочь нести пальто. Я, конечно, категорически отказался.
Мы вошли в большую мастерскую. В ней было и верхнее и боковое освещение, подвижные занавеси и эстрада, которую можно было освещать отовсюду. Посреди стояла специальная платформа с лестницей.
_- Вот вы там станете в этом халате. Вообразите себя Христом, - сказал Репин и указал мне место, где я должен был стать. Внизу Илья Ефимович поставил фонарь, и я оказался как бы в лучах восходящего солнца.
- Как у вас все подготовлено, - удивился я.
- Я целый месяц вел подготовку, - ответил Репин, - надеялся, что вы не откажете мне.
Сеанс начался. Выражение моего лица привело художника в восторг. Словно охотник, завидя добычу, Репин схватил палитру и начал сразу писать на холсте красками.
- Не торопитесь, Илья Ефимович, - успокоил я его, - я готов позировать вам столько, сколько вы захотите.
- Спасибо! Спасибо! - ответил Репин, и опять опытная рука великого мастера с темпераментом пошла ходить кистью по полотну. Дрожали и полотно, и рама, и мольбера.
Время от времени Репин спрашивал:
- Не устали? Отдохните.
Подбадривая себя и стараясь принять нужное выражение, я готов был позировать так долго, как ни один натурщик в мире.
Прошло почти полтора часа, а я все стоял, не двигаясь.
- Окончил!- вдруг неожиданно заявил Илья Ефимович и отложил палитру и кисть. Я взглянул на этюд и был поражен: я не считал себя ни таким красивым, ни таким умным и смотрел на профессора, удивленный и довольный.
- Будете писать еще? - спросил я Репина.
- Нет, довольно, - ответил он. - Больше не нужно. Вы так замечательно позировали, что я успел все, что хотел сделать. А вы, оказывается, не только художник, но и большой артист!
- Что ж, притворяться я умею, - сострил я, польщенный.
- Нет, вы мне казались настоящим Христом, и я убежден, что в тот момент вы сами считали себя им. Браво! Браво!
Репин был человеком в высшей степени гуманным. Он был заботлив и внимателен к ученикам и ко всем людям.
Уже прошел год, как я поступил в Академию. Я старался изо всех сил, ободренный участием великого учителя. Видя, с каким усердием я работаю, Илья Ефимович однажды подошел ко мне.
- Мне сказали, да я и сам чувствую, - заявил он, - что вы материально плохо обеспечены. Мне нужно сделать копию с моей картины «Запорожцы». Я хочу эту работу поручить вам.
Я почувствовал себя таким счастливым, что не смог скрыть радости. Скоро я приступил к работе. Копия получилась неплохой, и Репин давал мне еще немало заказов. Благодаря этим работам я был обеспечен и до окончания Академии уже не знал нужды.
Никогда не забуду этой отеческой заботы Ильи Ефимовича и всегда с величайшей любовью и благодарностью вспоминаю дорогого учителя и друга!
М. С. ТУГАНОВ
Мои воспоминания о Репине охватывают период моего учения в Академии художеств (1901-1905 годы).
Наши молодые художники, согретые постоянной заботой партии и правительства, не могут представить даже и десятой доли тех трудностей, которые стояли на нашем пути в мрачные годы царизма.
Поступить в Академию художеств для нас, уроженцев Кавказа, как и для детей других угнетаемых национальностей, было недосягаемой мечтой.
Грузин Мосе Тоидзе и я, посланец Северного Кавказа, могли попасть в Академию только благодаря заступничеству и поддержке Репина, без которого мы вряд ли могли бы стать когда-нибудь художниками. Репин как передовой художник был глубоко интернационален, чего нельзя было сказать о других профессорах Академии. У Репина учились не только русские, но и евреи, поляки, сербы, болгары, грузины, армяне...
Все мы, его ученики, сохранили самые светлые воспоминания об этом незаурядном человеке и великом художнике. Перед нами, студентами, всегда стоял образ Репина как борца за правду, против угнетения. В этом отношении к нему был близок лишь один профессор Академии - Архип Иванович Куинджи. Все студенты знали, что если Репин участвует в совете, то он никого из учеников не даст в обиду.
Однажды во время очередного совета Академии студенты в ожидании результатов толкались в длинных темных коридорах. Решался вопрос о допуске на конкурс Малявина, против чего решительно возражали многие члены совета. Репин защищал Малявина как талантливого живописца, достойного звания художника и заграничной поездки.
Еще недавно иконописец Афонского монастыря, поступивший при содействии Беклемишева и Репина в Академию, Малявин за короткое время обогнал своих товарищей и теперь вышел на конкурс со своими знаменитыми «Бабами» и с рядом очень сильных портретов.
Противники Репина ни за что не хотели пропустить на конкурс даровитого Малявина. Атмосфера на заседании совета сгущалась. До нашего слуха доносились гневные выкрики Ильи Ефимовича: «Вы - душители таланта!.. Ретрограды!» Поднялся невообразимый шум, и вскоре разгневанный Илья Ефимович покинул зал заседания.
Помню, как однажды после бурного заседания совета в коридорах Академии раздался крик: «Репин зовет всех к себе в мастерскую!» Все ринулись туда, и вскоре мастерская художника была переполнена студентами, желавшими послушать, что скажет Репин. Мы, несколько человек, застали Репина в самом разгаре его выступления. Он грозно спрашивал:
продолжение ...
|
