Танцоры сменяют один другого, скрипка с дудой все звонче наигрывают зажигательный танец, им с легким рокотом и заливчатым звоном вторит бойкий бубен.
- А шоб вам, шибенникам, трясци в бок. Распалили старика...
Дядько с силой бьет шапкой о землю и, как-то боком вывернувшись на середину круга, начинает выделывать ногами такое, что гул одобрения проносится по толпе.
К полночи веселье стихает. Воздух становится свежее, пыль оседает на землю. Из-под возов несется друлшый храп утомленных людей.
Трое суток пропадал я на ярмарке. Вернулся домой переполненный впечатлениями.
Вечером к нам прибежал Тронька и, едва открыв дверь, выпалил: «Чумаки!»
Через минуту мы мчались к широкому шляху; у поворота на него стоял шинок Прокопия Шкребы.
Чугуев лежал в стороне от больших торговых дорог, поэтому чумацкие обозы никогда не заходили сюда. Изредка по пыльному шляху, среди крестьянских подвод, проскрипят два-три чумацких воза, тяжело нагруженных солью и рыбой, направляясь на ярмарку или базар в престольный праздник.
Я много слышал разных историй о чумаках, но никогда живого чумака в глаза не видел, и вдруг - чумаки в Чугуеве.
Неподалеку от шляха, сразу за шинком, расположился чумацкий табор. Возы по старинному обычаю были поставлены в круг. Распряженные волы паслись на молодой зеленой травке. В центре круга пылали костры. Над самым большим чуть покачивался на цепях закопченный котел. Необъятной толщины чумак в зеленых шароварах и серой свитке ходил вокруг котла с черпаком, держа его на плече, как ружье.
Рослые, загорелые чумаки в широких домотканых холщовых шароварах и таких же рубахах, подпоясанные широкими цветными кушаками, деловито хозяйничали у возов. Невдалеке от котла расстилали брезент, заменявший стол и скатерть.
- Чи ты не Илько часом?- окликнул знакомый голос. Передо мной стоял дядько с ярмарки. - Ты и есть, Илько, - развел он руками. - Ну, здорово, хлопче!
- Здравствуйте, дядя. Вы не с чумаками приехали?
- Эге ж, с ними. Це мои побратимы. Я сам лет десять чумаковал... Переказали чумаки через людей, чтобы приехал в Марьевку попрощаться с нашим старым поводырем Федотом. Он умер в дороге и приказал похоронить его под Чугуевом...
Немного погодя мы с Тронькой сидели среди чумаков и угощались дорожным харчем- сухими пшеничными коржами, свиным салом, копченой рыбой. Из шинка принесли соленых огурцов, чесноку, поджаренной колбасы и баклагу водки. Сивоусый чумак огромного роста, с обветренным лицом, разливал ее по чаркам. Дядько рассказывал легенду о соленом озере Репное, что лежит возле Чугуева.
- Цей хлопчик, Илько, мабудь, с того озера, бо его кличут Репиным, - и дядько раскатисто захохотал. - В давние времена на месте озера Репное, - продолжал он, - стояла солеварня. Подружились солевары с чертом и продали ему душу, а он им за это соли давал. И вдруг солеварня провалилась сквозь землю - черт, по условию, забрал к себе должников. Теперь в лунные ночи по озеру ходят солевары - от адовой копоти черные, а бороды длинные до колен и белые, как соль. Когда они сталкиваются друг с другом, то звенят, будто стеклянные, и стонут...
Под монотонное журчанье рассказчика я задремал. Проснулся от оглушительного смеха. Чумак, разливавший горилку, только что закончил смешную историю о черте, которого чумак выпорол, и все хохотали до слез. Звонко смеялся, скрестив на груди руки, Тронька.
Чумаки изнемогали от хохота, визжали тонкой фистулой, хрипели, кашляли, давились смехом, не в силах выговорить хоть слово.
Много лет спустя, работая над «Запорожцами», я все вспоминал хохочущих чумаков.
- Ну, Илья, хватит байдики быть, - сказала как-то утром мать. - Пора за дело браться. Мы с отцом были вчера у Ивана Михайловича, и он берет тебя в ученики.
И.М.Бунаков был подрядчиком живописных и малярных работ. Бунаковские вывески красовались по всей Харьковской губернии и по уездам соседней Воронежской губернии.
В первую неделю я тер краски, мыл кисти, грунтовал доски, холст, железо. Неделю спустя Бунаков подозвал меня к себе и внушительно сказал:
- Вот тебе образец. Скопируй точно. Это герб Харьковской губернии. Не спеши, дело серьезное.
Стал я копировать герб - для меня это было сущим пустяком, но потом отложил начатую копию, взял новый лист бумаги. Пока хозяин ходил по делам, я, забившись под экипажный навес против дома, с увлечением рисовал цветными карандашами.
- Ну как вышло?- спросил вечером Бунаков.
- Что это такое? - нахмурился было хозяин, но, рассмотрев нарисованное, просиял.
- Э, вон оно что! Ну молодчага. Где это ты так наловчился? Неужели у топографов? Да нет, это у тебя свое. - Держа рисунок на вытянутой руке и слегка отклонив корпус назад, Бунаков удовлетворенно бормотал: - Здоров голубок. Вон ты какой.
Вместо герба я нарисовал мастерскую Бунакова, с приставленной к фасаду лестницей, и самого Бунакова. Он держит щит с гербом Харькова и подает его мне (себя я нарисовал на верху лестницы).
С этого дня я стал живописным подмастерьем, и хозяин обещал быстро сделать из меня настоящего мастера.
Детство кончилось...
Сиротинский батюшка прочитал записку и спросил:
- А мастера когда приедут?
- Мастера уже приехали, батюшка, и стоят перед вами. Вот резчик Иван Данилович Шемякин и живописец Илья Репин.
- Молодо-зелено, молодо-зелено, - повторял батюшка, рассматривая нас. - Я же просил прислать мне опытных мастеров. Деньги-то хорошие платим, а тут на тебе...
Но, познакомившись с моими рисунками, батюшка сразу изменил свое мнение, и мы приступили к росписи церкви и сооружению резных «царских врат».
Урожай в том году сиротинские кулаки-толстосумы собрали изрядный. «Освобожденные» два года назад крестьяне еще на корню запродали им свой урожай, чтоб уплатить очередной взнос за землю. Много денег привалило мироедам, веселая предстоит зима, но не забыт и «бог». С благочестивыми ужимками отсыпали они малую толику от богатств своих «на благолепие и украшение храма». Чтобы не очень издержаться, пригласили молодых мастеров, подешевле.
Подвешенный в деревянной люльке, пишу я в медальонах евангелистов. Солнце, пробиваясь через верхние окна, оживляет свеженаписанные лица «угодников» и зажигает авантуринную позолоту иконостаса. Внизу, у временного верстака, среди вороха душистых стружек работает Иван Шемякин. Белые пахнущие медом кругляки липы искусный резчик превращает в колонны редчайшей красоты. Деревенский Никодим Гречка готовит брайтоновскую зелень, растирая на плоском камне ярь-медянку с испанскими белилами, и поочередно любуется нашей работой.
- Ну и богомаз!- удивляется он. - Ай да резчик, вот так мастер! В обеденный перерыв приходит поп.
продолжение ...
|
