В 1917 году исполнялось сорокапятилетие творческой деятельности Репина. Община решила отпраздновать этот юбилей, придав ему значение всероссийского торжества. Общим собранием была утверждена программа торжества: 24 ноября ст. ст., в день акта Академии художеств, решено было открыть выставку произведений Репина совместно с произведениями членов Общины. Выставку предполагалось открыть в только что отстроенном выставочном здании на канале Грибоедова, возле Русского музея. В тот же день должно было состояться торжественное чествование юбиляра и банкет. После горячих обсуждений решено было отметить эту дату интимно, в среде своих членов, а всероссийское празднование юбилея отложить до более спокойного времени. Все же нам удалось 24 ноября открыть выставку членов Общины, в которой Репин принял участие, дав свою, нигде еще не выставлявшуюся, картину «Гайдамаки» и ряд портретов. На открытие выставки пришло много публики. В залах с трудом можно было двигаться. К концу дня приехал Илья Ефимович. Окруженный толпой художников, он обошел выставку, делясь своими впечатлениями.
В восемь часов вечера в помещении фойе бывшего Михайловского (ныне Малого оперного) театра состоялось открытое собрание Общины. За столом президиума в центре сидел Илья Ефимович, по сторонам члены правления Общины. На это собрание пришли многие видные художники, среди них известные передвижники Н.Дубовской, В.Беклемишев, члены Общества имени А.И.Куинджи, Общества петербургских художников, «Мира искусства» и другие.
Присутствовали выдающиеся артисты, певцы и музыканты - обычные участники концертов Общины, среди них В.Давыдов, П.Самойлов, певцы П.Андреев, Н.Куклин. Неизвестно, какими путями проникли на это заседание посторонние посетители, совершенно чужие по своему внешнему виду в общем довольно демократической массе художников. После краткого вступительного слова председателя Общины началось чтение адресов и выступления ораторов. Если мне не изменяет память, длинный список ораторов открыл профессор Дубовской. От Общества имени А.И.Куинджи говорил художник С.Дудин. Последним был зачитан адрес Общины художников. Текст этого адреса было поручено написать мне. Предварительно он обсуждался на общем собрании, где и была утверждена окончательная редакция. Оформление адреса было задумано оригинально. Текст написан на настоящем пергаменте, обложка сделана из дощечек сиреневого дерева, надпись из чеканного серебра по рисунку художника Ивана Мясоедова.
В конце собрания выступил Илья Ефимович. Его первые слова были совершенно неожиданными. Надо полагать, что они были вызваны присутствием в первых рядах дам, одетых в богатые вечерние туалеты. Как бы то ни было, Репин начал так: «Я попросил бы дам удалиться, им совсем не интересно будет то, о чем я собираюсь говорить, - и затем, помолчав, продолжал: - Лучшей памятью обо мне было бы открытие у меня на родине, в Чугуеве, Делового двора». И Илья Ефимович подробно стал рассказывать, как надо организовать Деловой двор, каковы его цели и т.д. Илью Ефимовича слушали с большим вниманием, по окончании речи ему долго аплодировали.
Несмотря на исключительные трудности, членам Общины удалось устроить товарищеский ужин, на который, помимо Ильи Ефимовича и его дочери, были приглашены артисты, постоянные участники вечеров Общины, и несколько молодых художников из других обществ. Меню ужина, если принять во внимание время, когда это происходило, было довольно обильное, даже с вином, а главное, с изысканными вегетарианскими блюдами для юбиляра. Столы были сервированы в одной из пустующих зал выставочного помещения. Электричество еще не действовало, в зале стоял полумрак. Только центральный стол удалось празднично осветить двумя канделябрами, боковые столы в целях экономии довольствовались скупо расставленными свечами. В середине центрального стола сидел Репин, с правой стороны его дочь Вера Ильинична, с левой - председатель Общины. Напротив Репина сидел Давыдов, кругом артисты, певцы, музыканты. После первого тоста за здоровье юбиляра начались выступления артистов и художников.
Ярко запечатлелось чтение Давыдова, который был в ударе, читал много и хорошо.
У меня лучше сохранились зрительные впечатления. Как сейчас помню профиль Репина, необычно освещенный канделябрами. Лицо его выражало какую-то замкнутость, на нем не было ни малейшего следа взволнованности. Он сидел скорее грустный. Только исключительно талантливое чтение Давыдова иногда вызывало улыбку. Запомнилось артистически оживленное лицо Давыдова с широко открытыми блестящими глазами. Запомнился общий вид стола, покрытого белой скатертью, уставленного посудой, на фоне теплого полумрака, в котором блестели редкие свечи боковых столов.
Художник Г., участник выставок «Мир искусства», подойдя к столу, за которым сидел Илья Ефимович, произнес короткую, не в меру восторженную речь и в заключение пытался поцеловать руку Репина, чем привел его в великое замешательство, граничащее с ужасом: «Ах, что вы, что вы делаете, ради бога, оставьте!!!»
Ужин затянулся почти до утра. Последние свечи догорали. В зале становилось все темнее. Илья Ефимович собрался уходить. Поднялся шум, все вышли из-за столов и столпились около него. Когда он оделся, мы устроили бурную овацию, подняли его и понесли как триумфатора. Эта картина, навсегда запечатлевшаяся в моей памяти, завершает круг моих воспоминаний о Репине. Больше мне не пришлось с ним встречаться.
И. М. КАРПИНСКИЙ
Имя Репина мне было знакомо уже с детства, и я хорошо знал многие его картины по открыткам и по репродукциям в журналах. Любимым занятием в детстве было разглядывание картинок в старых иллюстрированных журналах «Нива», «Родина» и других. В них всегда так много бывало картин известных русских художников. Уже после революции, когда определилась моя дорога в искусство, я особенно жадно ловил все сведения о Репине, ставшем для меня олицетворением искусства живописи. И вот, сколько помню, в 1920 году я его, наконец, увидел. В Выборге, в переполненном зале народной школы, обычном месте концертов,
скрипачка Цицилия Ганзен давала концерт. Артистка вышла на сцену в длинном белом вечернем платье. Строгие черты ее лица, задумчивые большие глаза, красивые обнаженные руки и весь облик хорошо гармонировали со скрипкой. Публика смотрела и слушала как зачарованная. Вдруг какой-то шелест прошел по залу, одна за другой головы стали поворачиваться в одну сторону, и я расслышал шепот: «Репин! Репин рисует портрет Цицилии Ганзен!»
продолжение ...
|
