Затем он написал письмо и пригласил меня обедать. Я поблагодарил, но отказался остаться, наскоро подобрал этюды и поспешил к Толстому с письмом. Видя, что я тороплюсь, Репин с улыбкой проводил меня до двери.
На другой день я уже работал в мастерской Репина.
Незабываемые, счастливые дни! Как сейчас помню маленькую фигурку любимого учителя, помню его интересные, оригинальные методы преподавания.
Когда Илья Ефимович рассматривал работы студентов, он проявлял большой интерес к тому, как работал автор, как он начинал этюд, какими методами пользовался. Он не навязывал ученикам своих приемов, а лишь делился своим опытом. Когда мы писали обнаженного натурщика, его любимым выражением было: «Писать надо не красками, а телом». Он учил искать основной тон, и помню, что для этой цели считал наилучшей темную охру.
Репин настойчиво говорил нам: «Рисуйте, рисуйте все время, вы должны уметь рисовать».
Он заставлял нас рисовать по памяти фигуры в движении. Мы начали рисовать фигуры почти в натуральную величину. На первых порах это нам не удавалось, и мы испугались своей беспомощности. Но Илья Ефимович нас утешал, он говорил: «Хорошо, что вы узнали свое незнание». Мы вместе обсуждали наши анатомические ошибки. Приводили натурщика, сравнивали и опять без натуры исправляли. Благодаря этому мы стали лучше разбираться в анатомии и стали смотреть на натуру другими глазами, с еще большим интересом и горячим увлечением.
Репин редко поправлял работы учеников. Когда натура казалась нам трудной, Илья Ефимович брал в руки кисти и начинал сам писать вместе с нами. Это было самым интересным, так как на этом мы многому учились: перед нами был живой пример работы гениального мастера.
Однажды, когда мы писали натурщицу, стоящую у окна, Илья Ефимович тоже стал писать с нами. Он быстро наметил линиями фигуру в общих чертах, строго моделируя форму. И требовал то же самое от нас, чтобы форма выковывалась, точно определялась. А потом - красками, кистью творил чудеса. Он сразу брал основной телесный тон и говорил: «Надо телом писать, а не красками, пятнышками». В середине палитры была у него основная масса - средней густоты полутон. В него он, по мере необходимости, вмешивал то красные, то другие краски.
Иногда Илья Ефимович разрешал нам присутствовать во время работы в его личной мастерской. Он находил, что живой пример - лучший метод преподавания. Мы наслаждались, видя, как он горел творческим огнем, как лепил красками фигуру, как из-под его волшебной кисти рождались образы живых людей.
Во время работы Репин находился в полном самозабвении. Его пышные волосы, казалось, передавали темпераментное душевное волнение и, словно наэлектризованные, разлетались в разные стороны. Глаза метали искры и буквально впивались в натуру.
Мы боготворили Репина в эти минуты.
Илья Ефимович очень не любил, когда его расхваливали, и просто боялся всяких торжеств и церемоний. Я хочу рассказать один случай. В связи с двадцатипятилетием творческой деятельности Репина в Академии шли разговоры об организации его юбилея. Мы, студенты, радовались этому и думали о том, как выразить любимому профессору свою любовь. Но именно в эти дни, когда все готовились к его чествованию, Репин исчез - уехал из Петербурга, и дело расстроилось.
Мы, однако, не могли примириться с этим и решили подождать, когда Репин вернется. Вот он опять в Петербурге. Всей мастерской (нас было около шестидесяти человек) мы направились к нему на квартиру. Мы долго звонили, но нам не открыли дверей. Тогда мы придумали уловку: спрятались в нижнем этаже под лестницей, притихли. А через некоторое время один из нас, посмелее, потихоньку поднялся наверх и позвонил в квартиру Репина. Дверь приоткрылась, студент вошел в прихожую и оттуда крикнул: «Илья Ефимович дома!» Мы бросились наверх, окружили своего учителя плотным кольцом и, взяв на руки, начали его качать. Побледневший Илья Ефимович пытался высвободиться из наших рук.
- Что за дикость! Что за варварство!- расстроено сказал он, когда мы наконец опустили его. Он склонил голову, закрыл лицо руками и как будто даже заплакал.
Нас это испугало, и мы ласково обратились к нему, прося прощения за наш поступок.
Илья Ефимович некоторое время молчал. Но он почувствовал, что наша грубая выходка была вызвана любовью к нему, стал успокаиваться и наконец заговорил.
Таких нежных и задушевных слов я еще ни от кого не слышал.
Я не могу слово в слово вспомнить, что говорил нам тогда Репин, но главное я запомнил на всю жизнь.
- Друзья мои! Вы - наше будущее! - говорил он. - То, чего не успели сделать мы, вы должны закончить. Родина просыпается, скоро падут оковы рабства, освобожденный народ уничтожит то, что нас терзало и чего мы до сих пор не могли победить. Я не раскаиваюсь, что занялся педагогической деятельностью. Многие считают этот труд помехой творчеству. Я с этим не согласен: это и неверно и эгоистично. Глядя на вас, я обновляюсь. Если в своем творчестве я не сумел сделать и половины того, что мог бы сделать, все же я с улыбкой сойду в могилу, сознавая, что хоть чуточку был полезен вам. Не забывайте, дорогие друзья мои, только одного - вашего призвания. Помните, что наша профессия - искусство - самый интернациональный язык на земле. Не забывайте, что вы должны положить начало первой песне о будущей свободе, о взаимной любви и дружбе свободных народов!
Мне хочется подчеркнуть здесь, что эта идея - братства и дружбы народов - претворялась Репиным в практике.
В его мастерской, в Академии художеств, учились дети многих национальностей. В этой товарищеской среде я почувствовал, как благородны и возвышенны взаимная любовь и уважение между отдельными народами.
У нас устраивались студенческие вечеринки. Обычно после речей и тостов начиналось соревнование танцоров. Вспоминаю один из таких вечеров. Репин радовался, глядя на нас, и нам хотелось показать ему все лучшее, характерное для каждого народа. Трепак, полька, чахру, узундар, багдадский - один танец сменялся другим. Недоставало лишь грузинского. Илья Ефимович подал мне знак, я сейчас же сорвался с места, врезался в середину круга и с распростертыми руками облетел круг и стал плясать.
Помню, Илья Ефимович остался очень доволен этой вечеринкой, и все мы ласково и любовно проводили любимого учителя домой уже на рассвете.
Вспоминаю, как я позировал Репину для его картины «Иди за мной, Сатано». Известно, что художник, прежде чем писать картину, долго ищет необходимый типаж, пишет подготовительные этюды. В то время, к которому относится мое повествование, я был бледнолицый, с черной бородкой брюнет - так называемый восточный тип. Однажды, после окончания классных занятий, вооруженный своим этюдником, я собирался домой. Пришел Репин. Обычно он приходил к нам в класс один раз в неделю, даже в две недели, к 10- 12 часам, чтобы посмотреть работы и сделать указания. Поэтому я очень удивился, увидев его в необычное время.
продолжение ...
|
