- А это как называется? Репин на минуту задумался:
- Он еще не имеет названия. Но теперь окрестим и его. Назову его вашим именем! Старый художник был непосредствен, как ребенок, и от всего сердца желал показать свое дружелюбие.
Мы принесли Репину мемуары художника Галлен-Каллела. Он с воодушевлением листал богато иллюстрированную книгу и говорил, что любит искусство Каллела.
Перед уходом мы получили от Репина на память его работу - эскиз к известной картине, снабженный прекрасным посвящением. Свои драгоценные эскизы он часто и охотно дарил друзьям. Кроме того, он преподнес нам свои напечатанные мемуары, охватывавшие период молодости. Хорошо, тепло нам было у этого много видевшего, много испытавшего, удивительно богатого душой и сердцем и в то же время скромного человека. Он был титаном как художник и глубоко человечным как человек. Слава не сделала его мельче...
С. А. БЕЛИЦ
В 1928 году мне довелось провести сутки в гостеприимных «Пенатах» великого русского живописца. Навсегда запомнились мне его милые благородные черты лица, седые как лунь волосы, выглядывающие из-под берета, его суетливость, старческий говор и его истинно русское радушие. Илья Ефимович был предупрежден о моем приезде и выслал мне к приходу поезда на станцию Куоккала извозчика. Путь к «Пенатам» лежал через чахлый лесок, тут и там усеянный разрушенными дачками. В былые времена в Куоккала съезжались питерцы на летний отдых. Боже, подумал я, куда занесла судьба нашего Репина. Пустырь, безлюдный пустырь... Но вот, проехав еще с четверть часа по лесной дороге, подъезжаем к воротам, на которых яркими красками выделяется надпись: «Пенаты». От ворот густо насаженная молодым березняком аллея ведет к бревенчатому дому, в котором последнее время безвыездно жил Илья Ефимович. Вхожу на застекленную веранду. Через открытые двери вижу в соседней комнате небольшой силуэт Ильи Ефимовича, как-то торопливо поправляющего руками прядь волос. Наконец, он выходит в черной бархатной толстовке и с милой улыбкой протягивает мне руку. Я выражаю ему свое счастье видеть перед собою русского гения, сотворившего столько бессмертных полотен. Илья Ефимович конфузится и скромно открещивается: «Что вы, что вы! Не достоин я этого! Все преувеличено! Не верьте, не верьте!»
Тут же он живо хлопает в ладоши и громко зовет дочь: «Вера! Подай кофе». Озираюсь с любопытством на сплошь увешанные картинами стены. Илья Ефимович замечает мой интерес и дает пояснения к каждой картине:
- А это подарки моих друзей и учеников, из коих многих нет уже в живых... А я вот зажился... Вот лес Шишкина, портрет работы Виктора Васнецова, натюрморт Валентина Серова (из ранних его работ) и прекрасный этюд талантливого Кустодиева.
У маленькой картины Похитонова мы задержались несколько дольше, так как Илья Ефимович, внезапно отлучившись за лупой, предложил детально осмотреть эту миниатюру.
- Посмотрите, вот там лошадка. А ведь лошадка-то величиной с божью коровку.
Нашу беседу прерывает Вера Ильинична и зовет нас к завтраку. Проходим в столовую со знаменитым вертящимся столом. Стены и этой комнаты увешаны сплошь картинами, среди которых особенно выделялись портрет Цецилии Ганзен работы Репина и портрет джентльмена во фраке, стоящего на коленях и молящегося, работы сына Ильи Ефимовича, Юрия Репина.
Илья Ефимович, усадив меня за стол рядом с собой, предупреждает, что стол этот называется «не зевай». «Не доглядишь и останешься с протянутой вилкой, а бутерброд убежит...» Из окна столовой виднеется артезианский колодец «Посейдон». Илья Ефимович, указывая на него, говорит: «Каждый глоток прибавляет две минуты жизни. Да, да! Я проверил это на себе...»
После обильного завтрака мы продолжаем осмотр картин. Останавливаемся у этюда центральной фигуры картины «Бурлаки на Волге» бурлака Канина. Это чудесный шедевр, от которого трудно оторваться. Какие краски, сколько солнца, экспрессии! Фигура Канина как бы выходит из рамы. Так писать может только Репин. Я выразил свое восхищение.
- Давно, давно уж писана... В семидесятых годах. Что же, это лет-тридцать...
- Да, с лишком, - не желая огорчать старика, сказал я.
- Что ты папа? Уже шестьдесят лет! - раздался голос Веры Ильиничны, услышавшей наш разговор. Старик уныло покачал головой, приумолк...
Несмотря на всю плодовитость Репина, его работ в «Пенатах» осталось мало. Он был уже «обобран». Мне запомнились портрет его отца, автопортрет в молодости, портрет крестьянина, акварельный портрет Нордман-Северовой и небольшие этюды.
Видел я знаменитые репинские альбомы с рисунками, но все они были уже тощие, с вырванными листами. Также видел я последние произведения Репина, писанные маслом и акварелью. Конечно, годы брали свое. Чувствовалось, что они были исполнены старческой рукой.
За обедом Илья Ефимович вспоминал многое из своего прошлого, время в беседе незаметно прошло, и приблизился час моего отъезда. Расставание было очень трогательно.
- До свидания! Только едва ли доживу. Зажился больно. Прощайте, прощайте!.. Не могу не сказать здесь о том тяжелом впечатлении, которое произвела на меня Вера Ильинична, да и все домашнее окружение Репина.
После обеда я высказал Вере Ильиничне желание приобрести для моей коллекции несколько произведений Ильи Ефимовича. Она уже заранее приготовила для меня акварельные портреты и этюд рыцаря в латах, исполненный масляными красками. Это были работы, сделанные в последние годы. Вера Ильинична заставляла отца ежедневно работать, несмотря на то, что его пальцы уже не сгибались (я заметил, что он в кулаке держал вилку и ложку во время обеда). Я сказал Вере Ильиничне, что хотел бы приобрести ранние рисунки Ильи Ефимовича небольшого размера. Она согласилась и быстро поднялась в мастерскую, откуда принесла несколько уже совсем тощих альбомчиков семидесятых - восьмидесятых годов. С трудом я отобрал шесть рисунков: «Дама в кресле», два наброска к «Запорожцам», «Бурлак», «Черкес» и один женский портрет. Последний рисунок Вера Ильинична задержала и заявила мне: «Вы знаете, это моя мама, я бы не хотела его продавать...» Я отложил рисунок в сторону. Спрашиваю: «Сколько я вам должен?» Она ответила: «Сто долларов за рисунок». - «Вера Ильинична, такие цены не платили до войны!» - воскликнул я. «А вы сколько думаете?» - спросила она. Я был страшно смущен, так как таких высоких цен на рисунки не было, и предложил ей половину, на что она быстро согласилась. Увидев, что у меня еще остаются деньги, она спросила: «А почему вы не берете еще?» - «Я не нахожу подходящих рисунков». -«Вы знаете, это, кажется, не моя мама, возьмите!» - и она протянула отобранный мною женский портрет.
В день моего приезда Юрия Ильича Репина дома не было. Во время нашего осмотра картин Илья Ефимович неоднократно повторял: «А Юрий-то пропал...»
Когда мы обедали, из кухни донесся шум и разговор, кто-то пришел и сообщил, что видели Юрия пьяным. Илья Ефимович с горечью обратился к дочери: «Вера, хоть бы ты сказала этому безумцу, ведь он ослепнет», - и, опустив голову, замолчал.
Мне было бесконечно жаль его.
продолжение ...
|
