Здесь надо обратить внимание на то, что Илья Ефимович был против подражания, но не против копирования для изучения мастерства и подхода к делу. Илья Ефимович и сам копировал, изучал Рембрандта и даже дал заказ ученику Кобыличному скопировать в Эрмитаже портрет матери Рембрандта. Он оставил эту копию у себя. Известно также, что и Рубенс иногда копировал, но не точно, а копировал как бы наскоро, только суть того, что ему надо было узнать.
Если вы рассматривали какое-нибудь художественное произведение, даже несколько лет и очень внимательно, но не копировали его, будьте уверены, что вы эту картину не вполне рассмотрели и не прочли до конца всего того, что там написано и как эта картина автору далась: сразу, легко или с переделками.
Все это имеет особо важное значение для молодых художников, начинающих творить, так как не только картины Н.Н.Ге изменились до неузнаваемости, но и многих других изумительных мастеров и колористов. Сильно выцвели шедевры Врубеля, например «Демон упавший». Крылья его были написаны разноцветными бронзами, Кавказский хребет был освещен (вершина) розовато-лиловым лучом солнца; вся остальная часть картины в рефлективно-холодноватых серебристых тонах, а тело Демона в зеленовато-серебристом тоне изумительной красоты. То же невероятное мастерство было в тридцати грех витязях врубелевских, и в особенности всплеск волны и разные отблески на мокрой рыбе от восходящих солнечных лучей, а теперь даже нам, видевшим, глядя на эти бывшие шедевры, не верится, что это те же картины 10. С картинами Куинджи произошло то же самое. Но есть мастера, картины которых остаются без изменений: Репина, Сурикова, Архипова (ранние), Нестерова, Крамского, Айвазовского («Черное море») и многих других художников.
В студии все зажили очень друяшо, и товарищи-москвичи тоже обошлись и оказались не такими страшными, как ими пугали академистов, и в работе заняли подобающее им место, но далеко от первого, на которое их прочили вначале.
Малявин сначала писал картинки в духе иконописцев («За причастием»). До Академии художеств он был иконописцем на Старом Афоне, откуда его вывез профессор Беклемишев. В студии Малявин работал как-то наскоком: то начнет писать руку натурщика в натуральную величину, то другую часть тела и, не окончивши, бросит, точно серьезно и не учится. Потом как-то взял и начал писать тут же в студии портрет Сомова, сидящего в рабочем белом халате, в натуральную величину и окончил его; прекрасно и широко написал. Студия у нас была дивная, с двумя огромными боковыми окнами, верхним светом, так что можно было придать освещение красивое и выгодное для моделировки.
По почину Малявина Браз написал портрет с нашего же товарища - Мартыновой, тоже во весь рост и в натуральную величину. Портрет этот был куплен у Браза Третьяковым.
С легкой руки Малявина пошли писать портреты друг с Друга и другие товарищи.
В мое время в студии у Репина моими товарищами были: Грабарь, Кардовский, П. Мясоедов, Щербиновский, Малявин, Браз, Шмаров, Богданов-Бельский, Дудин, Богатырев, Мартынова, Воронов, Розанов, Гумалик, Михайловский, Кобыличный и много других, человек сорок.
По прошествии первой зимы студия, как я уже говорил, была отдана на лето мне. Я написал в ней картину «Школа», которая лотом была воспроизведена в истории искусств XIX века (издание Гранат) и в детских букварях.
Мне пришлось бывать в трех квартирах и студиях, где работал Илья Ефимович. Все квартиры были наполнены его картинами, где только можно было повесить, но с переездом на новую квартиру прежних картин я уже на стенах не видел, а появлялись все новые произведения. Часто висели и произведения других мастеров, как, например, И.И.Шишкина - огромная картина, изображающая лес, нарисованная под живопись углем и зафиксированная. Очевидно, ее отстоял Илья Ефимович от записывания красками; она была так закончена в угле, что производила не меньшее впечатление, чем написанная красками. Висел этюд Н.Д.Кузнецова и других.
В Куоккала тоже не только по стенам комнат и студии, но и по стенам лестницы висели картины, эскизы, этюды. Стоял письменный стол, - и на нем были акварельные краски, карандаши, кисти, бумага и альбом, чтобы все было у Ильи Ефимовича под рукой и при желании тотчас же молшо было бы работать, не теряя времени на переходы с места на место и поиски материалов.
Сколько я ни видел И. Е. Репина где-либо на собраниях, лекциях и т. д., он всегда что-нибудь зарисовывал в маленький карманный альбомчик, который всегда с собой носил. Какая-то дама поинтересовалась посмотреть его альбомчик - Илья Ефимович не показал.
В Тенишевскую студию, когда испытания были окончены и работы просмотрены, пришлось взять сорок человек. Чтобы не было давления на индивидуальные особенности учащихся, было решено делать главным образом указания, а не поправки на ученических этюдах и рисунках.
В первый месяц моего преподавания в Тенишевской студии подхожу к одному юноше лет семнадцати и делаю ему свои указания по поводу его этюда с натурщика. Он внимательно выслушивает меня и кивает в такт головой. Когда я окончил, он мне и говорит: «И мне так кажется, а Репин пришел и говорит мне то-то и то-то». Я сказал этому юноше: «Ну, конечно, вы делайте то, что Илья Ефимович сказал». - «Нет, я сделаю так, как вы сказали. Я с вами согласен». Это был сын Репина, Юра, художник, у которого, несмотря на его мягкость, доброту и скромность, я бы сказал, какую-то женственность, был твердый характер для того, чтобы провести до конца то, что он задумал. Он старался жить самостоятельно, по возможности не пользуясь средствами отца.
Не буду перечислять по фамилиям всех бывших учеников Тенишевской студии, скажу только, что из этой среды вышел не один десяток хороших художников.
Как-то была вечеринка в Тенишевской студии, и, когда уже было много всего высказано и чувствовалось простое и дружеское общение с Ильей Ефимовичем, какая-то ученица задала вопрос такого рода: «Довольны ли вы, Илья Ефимович, что вы художник и если бы возвратилось ваше юное время, пошли ли бы опять по дороге художников?» Илья Ефимович с горячностью почти молниеносно сказал: «Я! Я так доволен и рад, что если бы мне давали генерала, нет, что - митрополита, нет - министра, нет - в ад или в рай, я бы захотел быть художником».
К концу учебного года мне было предложено Репиным поехать организовать новую рисовальную школу в Смоленск, где я остался преподавателем и заведующим школой.
Будучи в Смоленской рисовальной школе, я был руководим Ильей Ефимовичем, и он никогда не отказывал мне в советах лично или письменно.
Дом для рисовальной школы был выстроен новый, и когда я осенью приехал в Смоленск, то его еще достраивали при мне. Два зала для школы были с боковым и верхним светом, и рядом мастерская для преподавателя. Года через два стало известно, что Илья Ефимович приедет летом в имение Талашкино месяца на два с половиной - три, где и я в эти годы летом жил.
Я все подготовил в школе, чтобы проездом Илья Ефимович мог ее осмотреть. У учеников уже были некоторые достижения, и школа была хорошо обставлена пособиями. Было даже прислано для школы из Парижа восемьдесят рисунков, премированных французской Жульеновской академией художеств.
продолжение ...
|
