25 ноября 1916 г. Куоккала
"Милый великодушный друг, Семен Осипович.
Если бы Вы знали, сколько мучений моей совести сделали Вы избранием меня в почетные члены Неврологического института.
Я все еще не могу прийти в свое нормальное рабочее состояние: я самый простой, заурядный работник, и такие большие отличия мне не к лицу и не ко двору... Лучше бы мне вымостить булыжником часть пустоши большого пространства, еще не замощенного - живого памятника деятельности Владимира Михайловича 5. Я облегченно бы вздохнул... Ну, что киснуть... Я берусь за перо и стараюсь что-нибудь припомнить о Влад[имире] Сергеевиче] Соловьеве, чтобы хоть чем-нибудь заглушить состояние, о котором Некрасов сказал:
Совесть песню свою начинает,
Я советую гнать ее прочь...
Трудная задача, и едва ли что пригодится Вам из моих воспоминаний профана о философе. Свое писание я пришлю Вам на решение - отдать его на прочтение редактору Вашего издания...
Жму крепко Вашу руку с желанием всего лучшего.
Ваш Ил.Репин"
Живо вспоминаются мои встречи и беседы с престарелым художником в связи с созданием комитета по учреждению Института гуманитарных наук и искусств. Этот комитет возник по инициативе автора этих строк в 1916 году, под эгидой Психоневрологического института. Попытка создания народного университета искусств с резко выраженным демократическим характером заслуживает внимания как характерный по тому времени симптом роста рабочего класса и показатель высокого уровня его развития. Жизнь властно диктовала необходимость создания высшей пролетарской школы нового типа, невзирая на суровый гнет полицейских репрессий. Самая мысль о создании в Петрограде рабочего университета в пору безудержного разгула реакции казалась по тому времени, говоря языком Николая I, «бессмысленным мечтанием».
Заручившись энергичным содействием И.Е.Репина, В.Е.Маковского, В.А.Беклемишева, В.М.Бехтерева, А.Ф.Кони, А.К.Глазунова, С.А.Танеева и ряда других видных ученых и деятелей искусства, я с радостью увидел, как давно взлелеянная мною мечта о создании Института гуманитарных наук и искусств для рабочих стала претворяться в жизнь.
Организаторы института ставили своей задачей всемерно помочь широким слоям трудового народа выявить таившиеся в его недрах дарования и творческие силы, дремавшие в нем под спудом. Мы понимали всю сложность этого дела, так как в то время даже чтение легально организованных лекций для рабочих навлекало на лекторов суровые гонения и административные репрессии. Большой победой было уже то, что нам удалось осуществить в уставе института принцип трудового воспитания: «Институт, - гласил третий параграф выработанного нами устава, - имеет целью дать художественно-трудовое воспитание лицам обоего пола, подготовляя их к художественно-практической деятельности». По проекту устава институту представлялось право учреждать гимназии, музеи, библиотеки, кабинеты, лаборатории, студии и мастерские, а также открывать свои филиальные отделения в провинции. По замыслу Ильи Ефимовича, при институте учреждалась специальная литейная мастерская для отливки монументов, скульптурных произведений и обслуживания нужд художественной промышленности. Я прилагаю к этим воспоминаниям сохранившийся в моем архиве проект учебного плана и программы деятельности института, написанный Ильей Ефимовичем 14 апреля 1915 года. В этой рукописи нашли отражение взгляды великого художника на задачи и пути художественного образования.
Живо помню, как на заседаниях комитета по учреждению института, происходивших в моей квартире, Илья Ефимович с чисто юношеским подъемом развивал свои оригинальные взгляды на задачи демократизации искусства и служения его пролетариату. Какой бодрой верой в неиссякаемые творческие силы грядущей обновленной России звучала его образная, красочная речь! Каким огнем зажигались его глаза, какие бодрые юношеские ноты звучали в его грудном голосе, когда он говорил о необходимости «высвободить непочатые творческие силы, таящиеся под спудом в толще народной».
Мне вспоминается выступление Ильи Ефимовича на юбилейном вечере, устроенном редакцией «Вестника знания» в огромном зале Спортинг-Паласа. Выступая перед двухтысячной аудиторией народных учителей, съехавшихся из самых глухих углов на это празднество, Репин призывал их к большой самоотверженной работе, к служению народу.
- Сегодняшний день общения с вами, - говорил престарелый художник, - счастливейший день моей жизни...
По средам, когда к Илье Ефимовичу обычно объезжались в «Пенаты» его многочисленные друзья и в мастерской нередко устраивались литературные чтения, Илья Ефимович всегда зарисовывал кого-нибудь из своих гостей. Помнится, я был немало смущен, когда в одну из сред маститый художник выразил желание зарисовать меня в свой альбом во время чтения Л.Н.Андреевым своей пьесы «Не убий».
Иногда в «Пенатах» и в летнем театре в Оллила (близ Куоккалы) Илья Ефимович устраивал для своих гостей импровизированные лекции, на которых выступали его друзья и знакомые. Так, в 1913 году, в день именин Репина, когда к нему съехались в «Пенаты» его многочисленные друзья, престарелый художник попросил меня прочитать лекцию «О мировой скорби». Тщетно пытался я уклониться от этой миссии: Илья Ефимович был неумолим, и мне пришлось, дабы не ослушаться гостеприимного хозяина, прочитать в его мастерской импровизированную лекцию на заданную тему.
На следующий день я получил от Ильи Ефимовича письмо по этому поводу:
21 июля 1913 г. Куоккала, «Пенаты»
Дорогой и глубокоуважаемый Семен Осипович.
До сих пор я полон высшим интересом нашего мира. Вы нас подняли вчера Вашей лекцией, и я все еще гуляю по этим высотам. Так не хочется спускаться к житейскому. А вчера, в конце лекции, Вы, боясь, чтобы у нас не закружилась голова, стали было спускаться к нам: Вы что-то заговорили обо мне... Я мигом выскочил на воздух и ушел домой, потому что почувствовал большую уже физическую усталость...
Я полон благодарности за Ваше великодушие и за все труды и хлопоты, понесенные Вами для нас
Искр[енно] преданный
Вам Илья Репин.
продолжение ...
|
