М. П. БОБЫШЕВ
Репин - фигура такого масштаба, что даже мимолетная встреча с ним не забудется до конца жизни. А для меня знакомство в 1900 году с Ильей Ефимовичем сыграло роль, без преувеличения сказать, определившую мое призвание, всю мою дальнейшую судьбу.
Родился и рос я на берегу озера Селигер, в деревне с названием по-некрасовски безотрадным - Погорелое. Ближайший к селу город Осташков был в те времена тоже весьма унылым и глухим углом. Железную дорогу Бологое-Полоцк проложили в наших краях значительно позднее. Чтобы добраться до Санкт-Петербурга, ездили почтовой тройкой верст за восемьдесят в Валдай, оттуда псковским поездом в Бологое, где, наконец, делали последнюю пересадку.
Хотя царапать карандашом я начал с тех пор, как себя помню (мальчишкой копировал картинки из учебников и журналов «Нива» и «Родина», пробовал рисовать с натуры), для крестьянского паренька мечта попасть в Петербург и стать профессиональным художником казалась совершенно несбыточной. Да она, видимо, и не сбылась бы никогда, если бы не удивительная чуткость и доброжелательность, которые проявил Репин ко мне.
Случайно на глаза ему попали мои детские зарисовки - портреты близких, пейзажи родного края, бытовые сценки. Рисунки переслал Репину по почте работник железнодорожного ведомства Н.Н.Перепечин, гостивший как-то летом там, где учительствовал в сельской школе мой старший брат.
В ответ пришло письмо, датированное одиннадцатым октября 1899 года. Илья Ефимович писал:
«Совершенно согласен с Вами во взгляде на содействие к просвещению юношества.
Всего целесообразнее было бы поместить мальчика Бобышова в училище б. Штиглица. Окончив курс там, ему будут открыты дороги для дальнейшего развития в искусстве...»
И.Е.Репин не ограничился советом. Он выслал программу для подготовки к вступительным экзаменам в Центральное училище технического рисования барона Штиглица. А главное - обещал выхлопотать материальную помощь частными средствами на первый год обучения, до стипендии, которой школа обеспечивала успешно занимающихся учеников.
Помню, с каким трепетом я, пятнадцатилетним пареньком, впервые переступил порог репинской квартиры (он жил тогда в третьем этаже здания Академии художеств при своей мастерской с окнами на угол Университетской набережной и 4-й линии). Но от моего смущения и робости не осталось и следа, как только я услышал простые и сердечные слова привета, увидел совершенно обыкновенный, лишенный какой-либо напыщенности облик этого уже всемирно известного художника.
За четверть века до того он сам провинциальным пареньком приехал из Чугуева в Петербург, также не имея ни родных, ни поддержки, ни средств.
В первую встречу мне не потребовалось показывать Илье Ефимовичу своих работ. Он знал их благодаря посредничеству Н.Н.Перепечина. Репин посоветовал мне больше рисовать с натуры, сдавать экзамены и постепенно держать его в курсе того, как пойдут мои дела.
- Жду вас с докладом об успехах! - одобрительно улыбаясь, напутствовал меня Репин.
Готовился к экзаменам я усердно, но, как видно, недостаточно. В списке принятых, вывешенном в вестибюле училища, моей фамилии не оказалось. Не прошел по рисунку.
Григорий Иванович Котов, тогдашний директор школы барона Штиглица, осведомленный о том, что мною интересуется И. Е. Репин, как мог утешал:
- Духом не падайте, мой друг! Занимайтесь пока в вечерних подготовительных классах. А там, бог даст, ко второму семестру сумеете выдержать экзамен.
Уверенность, что провал на вступительном конкурсе лишит меня права на столь великодушно предоставленную И.Е.Репиным материальную помощь, особенно не страшила. Как-нибудь перебьюсь, заработаю... Больнее было сознавать, что не оправдал его надежд, не смог порадовать успехами, которых он от меня ждал.
После недолгих, но мучительных колебаний все-таки решился о своем поражении сообщить Илье Ефимовичу лично.
И вот я опять в приемной Репина. Давясь слезами, говорю о постигшей меня неудаче. Лицо художника серьезно и сосредоточенно. Он тоже неподдельно расстроен. Маленькие острые глаза испытующе смотрят на меня. Рука в раздумье тронула клин бородки. Нет наигранной легкости, равнодушного утешательства. Репин разделил со мной мои тяжелые переживания. Как сейчас слышу его слова:
- Одних способностей в искусстве мало. Художнику надобно и уменье. А это труд, труд и труд. Талант истинный не может отступить, пока не достигнет желаемого. А в жизни не всегда складывается все как по писанному... Меня, брат, тоже в Академию не с распростертыми объятиями приняли... Вам, дорогой мой, нос вешать нечего, приготовитесь как следует и сдадите.
От Ильи Ефимовича ушел окрыленным - маленьким словечком «тоже» он дал понять, что готов видеть во мне будущего собрата по искусству, он верит в меня!
Теперь - за работу! Вечерами допоздна занимался в вечерних подготовительных классах при школе Штиглица. Днем штудировал рисунок с гипсов в музее. И в результате зимой выдержал экзамен по искусству.
Не терпелось рассказать о своих успехах Илье Ефимовичу. С папкой рисунков направился к нему. С той поры и повелось - наберется несколько новых работ, иду к Репину. Он принимал всегда очень приветливо и тем поощрял к новым посещениям.
В начале каждого месяца мне регулярно вручалась небольшая сумма. В моей судьбе принял также участие тогдашний ректор Академии художеств скульптор В.А.Беклемишев, которому Репин говорил обо мне.
Вскоре я получил стипендию, и нужда в частной поддержке миновала. Репина я продолжал посещать регулярно с творческими отчетами.
К моим работам он относился далеко не безразлично. Его оценка бывала не всегда положительной, но непременно искренней и страстной. Если он хвалил, то нередко, свыше меры, если же ругал, то резко и беспощадно. Эти крайние суждения не казались несправедливыми. Репин умел заражать других своей горячей убежденностью.
Запомнился случай, когда Илье Ефимовичу понравилась моя классная работа по живописи. Рядовая постановка обнаженного натурщика привлекла его внимание удачным решением световой задачи:
- Вы молодец, вы видите не только форму, но и свет. Без этого не может быть живописца.
Мои непосредственные педагоги тоже отметили эту работу высоким баллом. Иногда их оценка несколько расходилась с репинской. Нужно отметить, что Илья Ефимович избегал касаться методов преподавания в школе Штиглица, целиком полагаясь на педагогический авторитет Савинского, Котова, Новоскольцева, Манизера и других профессоров.
продолжение ...
|
