И этот конец письма:
«О, как я благодарен С.В-чу! Когда я почувствую приближение смерти, я попрошу моего племянника, Илью Репина, читать мне вслух этот драгоценный материал».
И вот он привез мне из Петербурга свой этюд.
Я сказал ему, что, может быть, я должен был бы отказаться от такого великого и незаслуженного подарка, но на это у меня не хватает сил: от Репина не отказываются.
- Одно только я могу обещать вам: этот этюд не перейдет от меня к детям; побаловав им себя несколько лет, я передам его туда, где ему надлежит быть: в Третьяковскую галерею 4
Воспоминания под названием «Проедаем Репина» опубликованы в журнале «Иллюстрированная Россия» (Париж, 1931, 26 сентября). Печатаются в сокращенном виде.
Сергей Яблоновский (псевдоним Потресова Сергея Викторовича) - журналист, один из ведущих сотрудников газеты «Русское слово».
Покушение на картину Репина, а затем диспут в Политехническом музее, организованный футуристами, вызвали волну горячего протеста передовой общественности России. В адрес Репина были направлены десятки коллективных обращений с выражением сочувствия художнику и протеста против совершившегося вандализма. Приводим одно из них:
«Глубокоуважаемый и горячо любимый Илья Ефимович! В январе этого года психически больной человек пытался уничтожить Вашу картину «Царь Иван». Вскоре после этого несколько лиц, которые никоим образом не могут почитаться выразителями общественного мнения, выступили публично с обоснованием безумного поступка и с осуждением Вашей картины.
Несчастье, которое могло бы обездолить весь мир, устранено теперь Вашими же руками; упомянутую выходку можно было бы пройти молчаливым осуждением, но два ничтожных в своей сущности явления отрицательного характера - поступок безумца и бестактное выступление нескольких человек - породили событие огромной общественной важности и яркой духовной красоты; это событие - проявление кровной неразрывной связи между художником и страною.
Добро, вырастающее из зла, к великому счастью человечества - закон природы.
Чрезвычайно ценя Вас, глубокоуважаемый Илья Ефимович, преклоняясь в Вашем лице перед одним из крупнейших художников, стоящим около полувека в самом первом ряду творцов русской живописи, - мы особенно ярко переживаем эти чувства к Вам теперь, когда произошла беда с Вашей картиной и раздались слова обвинения несправедливого по существу и бестактного по моменту, который был для этого выбран.
В происшедшем важно не то, что хула, бессильно направленная против Вас, с огромной силой возвратилась на головы хулителей, - важно то, что все общество осознало свою собственную любовь к духовным ценностям, свою неразрывную связь с созидателями этих ценностей.
Никогда, дорогой Илья Ефимович, не были Вы так кровно близки всей России, как в настоящее время, и мы, широкие круги населения Москвы, радостно присоединяемся к тому чувству, которое отовсюду устремляется к Вам, находя себе выражение в словах: Слава великому Репину!
Члены «Союза русских художников»: Л.Пастернак, К.Первухин, К.Юон, А.Степанов, Ап.Васнецов, В.Бычков, С.Малютин, П.Петровичев, В.Переплетчиков, Л.Туржанский, М.Яковлев, А.Архипов, С. Виноградов, Г. Горелов, И.Остроухов, К.Коровин» (НБА АХ СССР, Архив Репина, оп. 54, VIII, А-34).
В. В. ВОИНОВ
Отрывки из дневника
9 ноября 1922 г.
И.И.Бродский внес предложение, чтобы наша группа обратилась в исполком с ходатайством о приглашении И.Е.Репина вернуться в Россию. Дебатировали вопрос со всех сторон и решили все-таки присоединиться к предложению Бродского (он, кстати, уже предпринял шаги в этом отношении в исполкоме).
Затем стали вспоминать разные эпизоды и анекдоты из художественной жизни, про Репина, про Академию и прочее.
А.И.Кудрявцев вспоминал Репина, бывшего руководителем в художественной школе М.К.Тенишевой. Тогда он деятельно отдавался делу преподавания, не так, как впоследствии в Академии. Он все время бывал на уроках, много показывал... Как-то однажды в мастерской возник разговор о старых мастерах, говорили о их значении и мастерстве. Обратились к Илье Ефимовичу, чтобы узнать и его мнение. Он подошел с точки зрения академической премудрости, то есть так называемых категорий, ставившихся за достоинство рисунка. Репин призадумался... «Да! и в прежние времена были большие мастера, например, Микель Анджело, это огромный талант. Как рисовал человека, как знал тело и умел компоновать... да! Это - первая категория».
«Ну, а Рафаэль?» - «Рафаэль... да, это - тоже хороший художник. Конечно, тут могут быть различные мнения и вкусы, но он тоже умел рисовать. Ему тоже, пожалуй, можно поставить первую категорию...» - «Леонардо да Винчи», - произносит кто-то. «А «Тайная вечеря»?» - «Да, «Тайная вечеря» очень хорошая картина, тринадцать человек, и все в разных позах и положениях. Хорошая картина (пауза)... а все-таки вторая категория...»
А.Б.Лаховский вспоминал Репина в Академии: это было время, когда у него были нелады с Академией. Относился он к своим обязанностям вяло, небрежно; раз в неделю приезжал из Куоккалы и бегло просматривал работы шестидесяти человек его мастерской, почти не делал указаний, ничего не поправляя... Обход совершался всею толпою учеников, переходивших вместе с Ильей Ефимовичем от мольберта к мольберту, за профессором обычно находился староста мастерской. Однажды Репин подходит к одному из этюдов (модель - цыганка): «Фу, какая гадость! Чей это этюд?» - «Мой», - был ответ старосты (Чахрова). «Что же, ничего, ничего! Монеты (на костюме) очень хорошо написаны...»
Как-то в мастерской возник разговор о том, что было бы желательно устроить выставку работ учеников Репина. Репин отнесся к этой мысли сочувственно, говорил, что это может выйти интересно. Сказано - сделано. К участию были привлечены и бывшие его ученики (например, Браз), но они плохо откликнулись. Староста Чахров говорил, что вещи найдутся - выставка будет! Устроили выставку в Рафаэлевском и Тициановском залах; приехал Репин, осмотрел ее, а затем и говорит: «А знаете что? Лучше выставки не устраивать!» Так она и не состоялась! Картины есть - выставки нет...
А.И.Кудрявцев вспоминал время начала своей карьеры; наивным провинциальным юношей он приехал держать экзамен в Академию. Силушки мало, самомнения и надежд - масса! Заставили писать натурщика; Кудрявцев раньше никогда не писал и, конечно, «застрял» - ничего не выходит... Подходит к нему один из державших экзамен, Сепп, и советует сбегать к Митрофанову купить неаполитанской желтой (у Кудрявцева ее не было) «и так прямо на спине чистой ею и пишите». Но и неаполитанская не помогла, он провалился. Попал только на следующий год. В Академии он подружился с Сеппом, который был ужасным чудаком. Особенно забавна история с его программой. Перед выступлением на конкурс Репин потребовал, чтобы ученики представили эскизы. Подходит к нему Сепп и говорит, что не согласен с его мнением. «Почему?» - «А потому, что эскиз - это есть интимная вещь, которую художник не должен до поры до времени предъявлять на суд публики». - «Что же, это, может быть, и так», - сказал Илья Ефимович.
продолжение ...
|
